Волчицы из Машкуля

Когда решетка приподнялась, открылось глубокое и широкое подземное убежище (нечто вроде силосной ямы), откуда один за другим вышли человек двадцать.

Одежда этих людей не имела ничего общего с живописными элегантными костюмами, в каких щеголяли разбойники, появлявшиеся из картонных пещер на сцене Опера Комик, — им до актеров было далеко. Одни из них были одеты так же, как Вшивый Триго, другие же носили суконные куртки, что придавало им более достойный вид; но все же большинство было облачено в домотканое тряпье.

Что же касалось оружия, то и здесь не было однообразия. Три или четыре армейских ружья, полдюжины охотничьих ружей и столько же пистолетов составляли их огнестрельное вооружение; холодное оружие не внушало вероятному противнику особых опасений, ибо оно было представлено лишь одной саблей, принадлежавшей метру Жаку, да двумя пиками, оставшимися от первой войны, и десятью вилами, тщательно отточенными их владельцами.

Когда все храбрецы высыпали на поляну, метр Жак направился к поваленному стволу дерева и присел на него, в то время как Триго осторожно опустил на землю Обена Куцая Радость рядом, а затем отошел в сторону, однако не удаляясь далеко, чтобы его спутник недолго ждал, если он ему вдруг понадобится.

— Да, Куцая Радость, — произнес метр Жак, — хотя я уже знаю, что волки вышли на охоту, меня радует, что ты взял на себя труд меня об этом предупредить.

Затем без всякого перехода он спросил:

— Но как случилось, что ты вдруг появился в наших краях? Ведь тебя задержали вместе с Жаном Уллье. Однако он спасся во время переправы через брод Пон-Фарси, и меня это нисколько не удивляет, но как тебе, мой бедный друг, безногому, удалось ускользнуть?

— А почему, — рассмеялся Обен Куцая Радость, — почему вы не берете в расчет ноги Триго? Я слегка уколол задержавшего меня жандарма; похоже, что это ему совсем не понравилось, так как он меня тут же выпустил из рук, а кулак моего приятеля Триго только завершил дело. Но откуда, метр Жак, вам известно, что произошло?

Метр Жак беззаботно пожал плечами.

Затем, не отвечая на вопрос, заданный, как ему показалось, из праздного любопытства, он произнес:

— Ах, это! А ты, случайно, не пришел мне сообщить, что выступление отложено?

— Нет, оно, как и раньше, намечено на двадцать четвертое.

— Тем лучше! — ответил метр Жак. — По правде говоря, мне уже надоели все их отсрочки и хитрости. Боже великий! Неужели надо столько времени, чтобы взять ружье, попрощаться с женой и выйти из дома?!

— Терпение! Осталось ждать совсем немного, метр Жак.

— Четыре дня! — произнес с нетерпением в голосе метр Жак.

— И что же?

— А я считаю, что и трех дней слишком много. Мне еще не выпало случая, как Жану Уллье, слегка помять их бока прошлой ночью у порога Боже.

— Да, мне рассказали.

— К несчастью, — продолжал метр Жак, — они жестоко отыгрались над нами.

— Как это?

— А ты разве не знаешь?

— Нет, я иду прямо из Монтегю.

— В самом деле, ты не можешь это знать.

— Но что же произошло?

— Они убили в доме Паскаля Пико одного храброго молодого человека, которого я уважал, несмотря на то что люди, подобные ему, вызывают у меня антипатию.

— Кого же именно?

— Графа де Бонвиля.

— Ба! А когда?

— Да сегодня, часа в два пополудни.

— Мой дорогой Жак, как же вы могли, черт возьми, об этом узнать в своей норе?

— А разве мне не известно все, что меня интересует?

— Тогда я, право, не знаю, стоит ли мне говорить о том, что привело меня к вам.

— Почему же?

— Потому что вам об этом уже наверняка известно.

— Возможно.

— Я бы хотел точно знать.

— Хорошо!

— По правде говоря, это избавило бы меня от неприятного поручения, которое я неохотно согласился выполнить.

— Ах, значит, ты пришел от тех господ.

Метр Жак произнес последние слова, выделенные нами, презрительным тоном, в котором прозвучала в то же время угроза.

— Да, — ответил Обен Куцая Радость, — а Жан Уллье, встретившийся мне позднее по дороге, тоже попросил меня переговорить с вами.

— Жан Уллье? А! Милости прошу, если ты пришел от него! Вот кто мне нравится, так это Жан Уллье; однажды он совершил такой поступок, что теперь я ему обязан навеки.

— Какой?

— Это его секрет, а не мой. Однако посмотрим вначале, что от меня хотят сильные мира сего.

— Меня послал сюда твой командир.

— Маркиз де Суде?

— Точно.

— И чего же ему от меня надо?

— Он жалуется, что своими частыми вылазками ты привлекаешь внимание правительственных войск, а налетами вызываешь недовольство горожан и тем самым заранее усложняешь стоящие перед ним задачи.

— Хорошо! А почему он так припозднился с выступлением? Мы уже ждем и не дождемся начала; что же касается меня, то я готов был еще тридцатого июля.

— И затем…

— Как! Это еще не все?

— Нет, он тебе приказывает…

— Он мне приказывает?

— Постой же, наконец! Ты можешь ему повиноваться или нет — это твое дело, но он тебе приказывает…

— Послушай, Куцая Радость, что бы он мне ни приказал, я заранее могу поклясться…

— В чем?

— Что не выполню его приказа. А теперь, говори: я тебя слушаю.