Вольф Мессинг. Взгляд сквозь время

Товарищ Рейнхард, услышав его отповедь, ничуть не удивился. Увлеченный классовой борьбой, он утратил способность удивляться. Броней ему служила идея. Если кто-то решит, что Мессинг грешил на марксизм, он ошибается. Вольф имел в виду совершенно другое, широко распространенное поветрие, которое можно назвать единоверием. Оно сродни убежденности в том, что на все возможные вопросы, рождаемые жизнью, можно отыскать один-единственный ответ. Этому заболеванию в острой форме оказался подвержен и товарищ Рейнхард. Он влюбился в марксизм. Неизвестно, кто и когда убедил его, что единственной силой, двигающей окружавшую его действительность, является классовая борьба или просто борьба. Он уверовал, что с помощью марксизма можно проникнуть в любую тайну природы, отыскать первопричину любого конфликта. Это был великий соблазн и, поддавшись ему, товарищ Рейнхард своеобразно смотрел на мир.

Его не занимали рассветы и закаты, гладь реки, звездное небо, изысканной формы облако или жираф. Любой пейзаж он разглядывал с точки зрения собственности, искал не красо́ты, а батраков, в чьей среде можно было организовать партячейку. Гибель Гюнтера Шуббеля, ответственного за перевозку оружия, была для него не более, чем недоработкой, слабым местом в плане подготовки вооруженного выступления, для Мессинга же – трагедией, бессмысленной потерей друга, и в этом пункте они никогда не сошлись. Такого рода отношение к жизни ничего, кроме грусти, не вызывало, однако оставим метафизику и вернемся к суровой прозе жизни.

Не ради правды, а исключительно ради истины следует признать, что Мессинг несколько ошибался в оценке сидевшего напротив него функционера. Он первым высказал опасение за Ханни. Ей нельзя оставаться в Берлине, сказал он. Впрочем, в Германии тоже.

Его слова примирили Вольфа с действительностью. Этот пунктик и ему не давал покоя. Единственный выход, который пришел Мессингу в голову, – зарубежное турне. Он поговорил с господином Цельмейстером, при этом настаивал, что Ханна Шуббель обязательно должна сопровождать его. Услышав о Ханне, Цельмейстер всплеснул руками и заявил, что это невозможно, что это нарушает контракт, что Вольф собрался разорить его. Слов было много. Когда у делового человека пытаются увести из-под носа лакомый кусочек, он становится чрезвычайно красноречив, однако разжалобить его господину Цельмейстеру не удалось.

Таким был век Вольфа Мессинга – непростым, мстительным, исключающим согласие. Это вызывает сожаление, но у Мессинга не было права на жалость. Он не мог себе позволить и каплю сострадания, не говоря о благодарности, к этому разжиревшему коту. Они должны были расстаться, Вольф имел право на месть. Товарищ Рейнхард тоже имел такое право. В этом они были единодушны, особенно после того, как Рейнхард упомянул, что штурмовики в Эйслебене перед тем, как выпустить дорогих Вольфу уродин под залог, побрили фрау Марту, а у Бэллы отрезали гриву.

Услышав такое, Мессинг онемел. У него в ушах грянул нестерпимый вой несчастной женщины, лишенной эйслебенскими лавочниками единственного средства к существованию; крик Бэллы, очень чувствительной к боли, которую доставляла ей грива.

Товарищ Рейнхард положил свою ладонь на дрогнувшую руку Вольфа, похлопал по руке, тем самым выдав себя как человека не лишенного сострадания.

– Надеюсь, этот прискорбный факт заставит вас, товарищ Мессинг, подумать о себе? – спросил он. – Вы тоже находитесь в крайне опасном положении. Эти ребята из Шестого отдела мастаки по части организации подлых и кровавых штучек. Они не оставят вас в покое.

– Что же делать?

– Покинуть Германию. На время. Вместе с Ханной.

– И что дальше? Без контракта, ожидая всякой каверзы от господина Цельмейстера? На что мы будем жить?

– Я знаю место, где господин Цельмейстер вас не достанет и где не надо будет заботиться о пропитании.

– Где же такая земля обетованная?

– В России.

Справившись с изумлением, Вольф спросил:

– Что же я буду делать в России? Нужны ли там мои психологические опыты?

– В Москве вы будете учиться.

Мессинг не торопился, соблюдал дистанцию. Прикинул – сочувствие и желание помочь ближнему у партайгеноссе Рейнхарда имели вполне приземленную, полезную для дела основу.

– Чему же мне придется учиться в Москве? Основам коммунизма?

Своим ответом товарищ Рейнхард окончательно сбил с толку медиума:

– Это непростой вопрос.

Он произнес это на корявом русском языке.

Только отмеренная Мессингом дистанция между собой и миром позволила ему сохранить присутствие духа.

– И все-таки? – также на русском поинтересовался Вольф.

Рейнхард вздохнул. Это было так удивительно – помимо мужества, железной воли и несгибаемой решимости в его душе, на самом донышке, сохранилось сомнение.

Он, опять же на русском, понурив голову, признался:

– Лично я, товарищ Мессинг, не верю во всю эту мистическую ерунду, однако есть разнарядка направлять проверенных в боях товарищей, обладающих некими необычными способностями, в распоряжение особой секции Коминтерна.[26]