Вольф Мессинг. Взгляд сквозь время

Мысли балабоса были неприкасаемы, причем он не пользовался никакими мыслительными приспособлениями, разве что по ходу разговора дымок доносил до Вольфа очищенные от примеси лишних слов, краткие, но емкие комментарии к его ответам – например, «мудак», «не хватает нам своих оппортунистов», «врет как сивый мерин», «в проработку бы тебя, двурушника», «комсомольцам бы тебя на закуску». Про себя он откровенно посмеивался над «заезжим» оккультистом. Посмеивался над собой, доверчивым и наивным. Менее иронично он стал себя вести, когда Вольф признался, что в советской анкете ему больше всего не понравилась графа «происхождение».

– В чем дело, Мессинг? – спросил вождь.

– Финк посоветовал написать «из бедной крестьянской семьи».

– И что?

– Нашу семью трудно назвать «бедной». Скорее, «нищей».

Сталин заинтересовался:

– Отец лупил?

Мессинг кивнул, потом признался:

– Шкуру драл. Если догонит…

Балабос чему-то засмеялся. Правда, эта легкая благожелательность ни на йоту не уменьшила его подозрительность.

Скоро эта игра ему надоела, и он решил завершить встречу. На прощание придвинулся поближе и, ткнув Вольфа трубкой в грудь, предложил свою помощь:

– Если вы, товарищ Мессинг, в чем-то нуждаетесь…

Мессинг сознательно потянулся за дымком, попытался поглубже погрузиться в синеватое облачко знаний.

То, что он узрел, доконало его. Под его ногами разверзлась бездна – все та же грязная, мелко выкопанная яма в осеннем промозглом лесу. В ней даже тщедушному Мессингу не поместиться. Почему палачи, исполняя самый жестокий приказ, всегда позволяют себе лениться?

Далее наступила зимняя, свежая ясность. Предложение «помочь» являлось одной из самых коварных ловушек, в которую нередко попадали даже очень неглупые люди. Сталин, насколько стало известно, обожал финальные сцены примирения, будь то с Бухариным, Вознесенским или Павловым[60]. Всех их после вынесения приговора привозили к вождю, где тот ласково общался с осужденными и как бы давал надежду на прощение. После чего обнявшихся с вождем двурушников, поверивших в милосердии народной власти, ставили к стенке.

Предложение «оказать поддержку» являлось лучшим способом расколоть любого, даже самого осторожного и хорошо замаскировавшегося контрреволюционера. Попроси Мессинг что-нибудь для себя, значит, он имеет дело с мошенником, пекущемся о собственной выгоде. Заяви, что мечтает принять посильное участие в строительстве коммунизма, но только где-нибудь поближе к Кремлю, окажусь лицемером, или, что еще хуже, вредителем. Откажусь от помощи – сразу ясно, двурушник. В любом варианте стенка обеспечена!

Как пробить его подозрительность?

Мессинг взял да ляпнул:

– Товарищ Сталин, я больше не могу жить в гостинице за чужой счет, питаться по талонам.

– Что же вы хотите? – удивился он.

– Хочу работать как все советские люди. Устраивать представления, объяснять зрителям, что тайны психики – это тайны непознанного. Хочу из своего кармана оплачивать номер, платить за еду.

– Другими словами, вы нуждаетесь в средствах?

– Да. В заработанных средствах.

Сталин задумался, потом предложил.

– Так в чем дело? Отправляйтесь в сберкассу и попросите выдать вам… ну, хотя бы сто тысяч рублей. Если спросят, кто разрешил, ответьте: «Сталин разрешил». Вы же гипнотизер и маг.

– Если вы разрешаете…

– Попытка не пытка, товарищ Мессинг.

* * *

Начальник охраны Ефимов и его шофер А. Кривченков – их фамилии Вольф вычитал в протоколе, составленном на месте происшествия – довезли медицма до города. По его просьбе Кривченков остановил машину у первой встретившейся на пути государственной сберкассы.

Они вошли в зал. Время было раннее. К контролеру стояла очередь из трех посетителей. У окна кассира, пожилого, нездорово худого человека, было пусто.

Мессинг подошел к окну и протянул вырванный из школьной тетради листок, на котором еще в присутствии Иосифа Виссарионовича написал: «Прошу выдать 100 000 рублей Мессингу Вольфу Григорьевичу», подпись – Мессинг. Одновременно дал установку. Кассир внимательно перечитал написанное и попросил предъявить паспорт. Вольф протянул ему документ. Кассир тщательно сверил имя, отчество и фамилию, затем отсчитал десять пачек по десять тысяч рублей. Мессинг взял их и передал Ефимову. Начальник охраны и сталинский шофер приняли деньги и отнесли на стол, на котором клиенты обычно оформляют финансовые требования.

Лица у обоих стали полумертвые и бледные.

В зале было тихо. Когда Вольф приблизился к столу, Ефимов послал Кривченкова за заведующей сберкассы, а сам сел составлять акт. Пришла заведующая, они вчетвером подписались под документом о получении и приеме денег, после чего Мессинг попросил пригласить кассира.

Несчастный старик взглянул на сложенные на столе деньги и, ознакомившись с актом, а также с бумагой, которую предъявила заведующая, потерял сознание.

Вольф поспешил вызвать скорую помощь. Бригада появилась на удивление быстро, вместе с нею в зал попытался войти милиционер, однако Кривченков, предъявив удостоверение, попросил удалить из зала посторонних и встать у дверей. «Никого в зал не пускать!» – распорядился он.