Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье

Или вот тот же Иннокентий Жук — вдруг размахнулся, требуя, чтобы его колхозу продали машинно-тракторную станцию. «Со всеми потрохами, и выплачиваем государству полностью… не то в кровь подеремся с директором МТС», — как всегда грубо и весомо написал он в обком.

Это еще что за купеческий размах?

Куплю! Да еще со всеми потрохами. Экое придумал! Верно секретарь ЦК в своем письме настойчиво посоветовал Акиму Мореву подумать, что надо предпринять, чтобы на колхозном поле был один хозяин, но не спешить с выводами. Продумать. А Иннокентий Жук — давай, да и только.

Только что прекратился приток людей из деревни, а тут — отказ от помощи города.

И такое требование не только от одного Иннокентия Жука.

Аким Морев, никому не говоря о письме секретаря ЦК, поставил эти вопросы на бюро обкома, внимательно следя за тем, как будут «открываться замки на Сухожилине». И Сухожилин отомкнулся, реагируя так:

— Иннокентий Жук стремится захватить в свои руки все экономические крепости и диктовать государству свою волю. За подобные замашки судить надо. На этого новоявленного кулака райпрокурор однажды завел было дело. Но вы приостановили, Аким Петрович. Выпустили черта из бутылки, вот теперь попробуйте-ка загнать обратно.

— Под суд человека отдать легко, трудно его потом оттуда извлечь, — начал было спокойно возражать Опарин, но вдруг побледнел и заговорил резко, чего с ним до сих пор на бюро не случалось: — Наши философы, типа Сухожилина, смотрят на многомиллионные массы, как на полк солдат на параде. Многомиллионные массы колхозников — это люди, каждый со своим характером, со своими устремлениями, своим бытом, а не полк солдат на параде. Такие, как Сухожилин, вообразили, что им предоставлено право командовать народом, как полком на параде: «Шагом а-арш!» — и полк, четко отбивая шаг, двинулся за цитатами Сухожилина. Так воображает он. А колхозники нос воротят от него. Они живут своей жизнью, своими делами, своим умом. Вот у нас в области оборвался поток уходящих из колхозов.

— И почему оборвался? — хитренько улыбаясь, спросил Сухожилин.

— Во всяком случае не потому, что устыдились. Вы ведь утверждали, что в них пробудилась мелкобуржуазная стихия… Это когда они в города хлынули. Вот они, получается, и «устыдились», и вернулись снова в колхозы.

— Да. Это так, они в городе натолкнулись на пролетарскую стойкость рабочего класса и устыдились, — решительно заявил Сухожилин, снова отмыкаясь.

— Эх, вы!.. Путаник с дипломом.

— Бранные слова не доказательство, — спокойно ответил Сухожилин и тут же в лоб: — А по-вашему, почему вернулись колхозники?

— В их сознание вошли решения весеннего Пленума, или, как они говорят, «колхозного». И они поверили, что отныне в деревне не будет тех безобразий, какие существовали до этого.

— А вы утверждаете, что были безобразия?

Опарин примолк, думая, а не лишку ли он хватил, но Аким Морев спокойно поддержал его:

— Безобразие — сказано мягко… В деревне были извращения, ошибки, что вызывало серьезные политические последствия, ослабляло союз рабочих и крестьян, наносило большой ущерб всему коммунистическому строительству. Партия на весеннем Пленуме вскрыла и продолжает вскрывать ошибки, устранять извращения, во что поверили миллионы колхозников, а Сухожилин во все это не верит и считает, что до решений весеннего Пленума в деревне все шло хорошо, а вот теперь партия сошла с правильного пути и подрывает устои государства. Что же вы об этом, сударь, прямо не скажете, а виляете? Не к лицу экономисту, да еще философу, вилять.

Сухожилин глянул в глаза Акима Морева и, понимая свое бессилие, взорвался. Он вскочил, будто кто-то под стул пустил ему струю огня, и крикнул:

— Вы не ленинцы!

Вот тут над столом заколыхалась огромная фигура Николая Кораблева. Опираясь крупными пальцами о синее сукно, уничтожающе, словно на червяка, глядя на Сухожилина, он сказал:

— А вот вы-то кто, Сухожилин?

Видя, как Сухожилин дрожащими пальцами втискивает карточки, видимо с цитатами, в портфель, Аким Морев подумал: «Та-ак. Полетели с тебя замки. Но мы тебя, придет время, без замков выставим при народе», — но, чтобы не обострять обстановку, он сказал:

— Кто он? Он еще скажет… скажется. А теперь давайте, товарищи, спокойней обсуждать те вопросы, какие стоят на нашей повестке…

И сейчас, сидя за столом, перечитывая письма Иннокентия Жука, Чудина, Астафьева и других, Аким Морев опять погрузился в глубокое раздумье. Он понимал одно: жизнь выдвинула в деревне ряд новых, острых вопросов… Что поддержать ему, секретарю обкома?

Вот, например, председатель колхоза «Партизан», учитель Чудин, прислал новое письмо: