Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье

— Яман. Голопузка. Э! Не надо голопузка, — и снова посмотрел вдаль, по направлению к своей стоянке, и опять его глаза затуманились тревогой. — Сынка должен тут прийти. По дороге видел — идет сынка. А нет. Э-э!

— Почему идет, а не на коне? — полюбопытствовал Егор Пряхин.

— На коне идет, но шагом: надо. Ну, надо, — ответил Ибрагим и улыбнулся. — Твоим овечкам муж надо? Ой, надо. Богатырь муж надо.

— Надо, да ведь нет, — проговорил Егор Пряхин, чуть не выдав свое намерение «спереть» у него баранов.

— Колдовай: глядь-поглядь, баран с неба, — Ибрагим, хитренько улыбаясь, показал рукой на раскаленное небо. — До хаты пойдем, там мал-мал чокнемся.

В хате Ибрагим сидел молча, поглядывая в сторону, откуда вчера сам прискакал. И только под вечер, когда солнце стремительно понеслось за горизонт, вдруг закричал:

— Сынка! Идет сынка!

Они выбежали из дома в ту минуту, когда черноглазый сын Ибрагима, очень похожий на Марьям, верхом на коне уже подогнал двух баранов к крыльцу.

Бараны были огромные. Рога у них, как у архаров: в корне широкие, будто железнодорожные рельсы, и острые на концах. За дорогу производители утомились и поэтому, подойдя к крыльцу, тут же прилегли, дымясь испариной.

— Молодец, сынка. Устал, сынка. Егорькя, корми сынка. А барашки! Э! — Ибрагим вцепился руками в шерсть барана, будто коршун в зайца, и, дразня Егора, выкрикнул: — Такой муж твоим овечкам нужен, Егорькя? Такой? Но нет… Эти два — к другим овечкам. Далеко. О, далеко… полтораста километров.

Теперь уж у Егора Пряхина в глазах появилась печаль.

«Да. Вот таких баранов завести, и обновилась бы моя отара, — думал он, рассматривая производителей. И тут же у него возникла все та же страшная мысль: — Сказать ребятам, перехватят они сына Ибрагима, отберут баранов… Но ведь может случиться смертоубийство. Вон у него за плечами ружье».

А Ибрагим продолжал, все так же хитренько улыбаясь:

— Тебе бы надо такой барашка. Ой как надо. Однако — нет.

— Не дразни! Куда гонишь?

— Под Каспий. Марьям сказала — искупать в море, крепче будут. Ох!

— Дурь. Глупость неизмеримая, — зло проговорил Егор Пряхин.

Ибрагим сначала расхохотался, но в следующую минуту ласково произнес:

— Шуткую над тобой. Грех — да? Шутковать яман над другом… Марьям знаешь? Марьям сказала: «Егорьке послать баранчиков надо». Директора Ермолаева спросил, тот сказал: «Надо». Бери, Егорькя!

Егор Пряхин рванулся к Ибрагиму и заорал на всю степь:

— Друг! Рубашка есть — отдаю! Голова понадобится — на! — и, упав на колени, стал ощупывать баранов, выкрикивая: — Вот капитал! От друга капитал!

Затем они вошли в хату, сели на кошму.

Отхлебывая маленькими глоточками разведенный спирт, Ибрагим говорил:

— Нам Магомет пить запретил. Зачем запретил? Не умный. Маленько всегда можно: душу веселит.

В ночь Ибрагим сказал:

— Домой… Марьям ждет. Санья ждет.

Егор Пряхин приказал ребятам:

— Подведите коней к крыльцу. Пускай Ибрагим Уразович, как боярин, в седло сядет… и пути им счастливого.

Ребята кинулись выполнять волю чабана: снова протерли бока коням, расчесали хвосты, гривы, похлопали ладошками по крутым шеям, напоили и повели из кошары к воротам. Тут и случилось то, чего никто не ждал: только Ким подошел к перекладине, чтобы распахнуть ворота, как из лунной белизны вымахнул Степка и рванул острыми клыками парня за руку: мол, не смей этого делать. Второй помощник чабана схватил прислоненный к забору кол, замахнулся на Степку. Степка отпрыгнул, кол концом ударился о землю, и тут же зубы волкодава вцепились в него. Помощник Егора дернул кол, пытаясь вырвать из пасти пса, но Степка, урча, крепко держал кол, затем стал перехватывать: отпустит и тут же молниеносно снова схватит, все приближаясь и приближаясь к парню. Парень отпустил кол и со всех ног кинулся в кошару, а Ким, вбежав в комнату, с порога показывая окровавленную руку, прокричал:

— Запрещает открывать ворота!

— Кто? — не сразу поняв, в чем дело, спросил знатный чабан.

— Степка. Тигр! И того хуже.

Егор Пряхин и Ибрагим Явлейкин знающе переглянулись, но ни тот, ни другой не обратили внимания на пораненную руку. Ну, рванул пес. Эка невидаль! Да и пострадавший меньше всего заботился о руке: его поразило поведение Степки. А тут еще добавил вошедший в комнату второй помощник чабана:

— Я его хотел огреть колом, так он цоп зубами и давай перехватывать и ко мне приближаться. Я, мол, тебе сейчас горло перегрызу.

Много собак перебывало у Ибрагима и у Егора. Были и здоровенные, точно годовалые телята, с крупными лбами, но медлительные: пока поднимется, пока повернется, пока что. Не собака, а увалень. Обычно в «расход» пускали подобных собак. Или такие: по-глупому обидчивые, всегда затевающие ссоры в стае. И — умницы. Егор и Ибрагим были глубоко уверены — с подобной собакой можно на человеческом языке разговаривать, все понимает и отвечает разумными поступками.

А тут Степка…

Ибрагим причмокнул, поцокал, сказал: