Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье

— А разве партия, правительство за то, чтобы колхозники жили исключительно за счет приусадебных земель? Нет. Наш народ создавал колхозное хозяйство не только потому, что оно экономически выгодней, нежели разрозненное, индивидуальное, но еще и потому, что колхозное производство создает коллективные отношения в обществе, избавляет человека от собственнических навыков, пережитков: мы в коммунизм придем богатые не только материально, но и духовно. А что такое приусадебная земля, если исключительно ею живет колхозник? Это то же самое, что и полоски в поле, какими когда-то владел крестьянин — мелкий собственник, а теперь он, после войны, в полуразрушенном колхозе очутился в положении собственника более карликового хозяйства — огородика… Стало быть, если колхозное производство создает коллективизм, то владение огородиками, при условии, что владельцы только и живут ими, рассыпает коллективизм и невольно уводит владельцев — по форме колхозников — на базар, толкает на спекуляцию, порождает собственнические инстинкты, то есть все это, вместе взятое, в данных колхозах рушит социалистические производственные отношения, а стало быть, и социализм. И Аким Петрович прав, когда сказал Ростовцеву: «У вас в районе социализм разрушается, а вы претесь в коммунизм».

Аким Морев вскинул глаза на Николая Кораблева и подтвердил:

— Да, это верно: в таких колхозах, как «Партизан», нарушены социалистические производственные отношения.

— А это самое опасное, — продолжал Николай Кораблев. — Нарушен один из важнейших принципов нашего общества, а Сухожилин этого не видит и потому все сводит на личную дребедень. Тогда какой же он марксист? А еще нас обвиняет в том, что мы не ленинцы.

Всем показалось, Николай Кораблев «разнес» Сухожилина, но тот, убежденный в своей правоте, вздернул острый носик и намеренно насмешливо посмотрел на присутствующих, как бы говоря: «А у меня в запасе есть бомба на вас».

После Николая Кораблева выступил Рыжов. Этот вроде ходил из угла в угол, и было непонятно, который же из углов ему по нраву. Он только то и дело повторял: «У меня, к сожалению, нет под руками трудов Ленина, иначе я зачитал бы вам соответствующие места…» Потом выступил вспыльчивый Опарин и обрушился на Сухожилина, но говорил главным образом о строительстве Большого канала, уверяя, что «все остальное приложится, колхозники уходят в город потому, что нет хлеба. Дадим хлеб — и баста», и потому вопрос, выдвинутый Акимом Моревым, им был обойден.

Аким Морев тянул с заключительным словом. Ссылаясь на жару, он объявил перерыв, то и дело вызывал Петина, сердито о чем-то спрашивая; ему нужна была справка от прокурора Раздолинского района по делу Гаранина, Ивашечкина и Семина.

— Справку! Справку! — говорил он Петину.

— Справку? Цитату, что ли? — вмешался Пухов. — Николай вот Степанович без цитат разгромил Сухожилина. Логикой. Хотя его не только логикой, но и обухом не прошибешь.

— Прокурор! — отворяя дверь, возбужденно, точно долго ожидавший и наконец дождавшийся поезда, прокричал Петин.

В кабинет вошел человек высокого роста, подтянутый, в поношенном военном костюме. Подойдя к столу, кивком головы поздоровавшись со всеми, он выложил из портфеля перед Моревым огромную папку и сказал:

— Простите, раньше закончить дело не мог.

— Спасибо. Нам это очень нужно сегодня. Заключение ваше есть? — спросил Аким Морев.

— Да. В конце дела.

— Я вас прошу, повремените немного у товарища Петина. Вы, возможно, через несколько минут понадобитесь. Товарищи, начнем работу, — обратился Аким Морев ко всем, но сам не сдвинулся с места. Перелистывая протоколы допросов, он «вытеребил» из всего дела заключение прокурора, прочитал его и, сдерживая «кипение в груди», начал, как будто очень спокойно, говорить о том, что с большим вниманием выслушал выступление Сухожилина, что корреспонденты, пожалуй, правы в своей критике работы обкома.

— В том, что в ряде колхозов дела у нас тревожные, виноваты мы, члены бюро обкома. Не беда, что корреспонденты не смогли вскрыть тех тормозов, которые мешают проведению в жизнь решения Пленума ЦК. Их обязаны вскрыть мы. На это ныне мы и направим все свое внимание, все свое усилие…

Рыжов в это время подумал: «Напрасно я не выступил в защиту Сухожилина».

Опарин молчал, но по всему было видно, накалялся на что-то злое и решительное.

Аким Морев продолжал: