Волгины

— Я читала и немного устала, — учащенно дыша, ответила Юлия Сергеевна, откладывая газету с портретом Виктора. — Читала вот. Указ… Неужели это тот самый Волгин, что бывал у нас зимой?

— Да, мама, тот самый, — нарочито безразличным тоном ответила Валя.

— Удивительно. Никогда не могла бы подумать.

— Что же тут удивительного? Виктор — превосходный летчик.

Юлия Сергеевна вздохнула.

— Все как-то не верится… Совсем незаметные люди становятся героями. А немцы опять сделали налет на Москву. Есть слухи — они уже под Мариуполем.

Валя погладила седую голову матери.

— Не надо, мама, думать об этом.

— Как можно не думать? Немцы идут сюда, а ты говоришь — не думать. Ты отдаешь отчет, о чем говоришь?

— Но почему ты думаешь, мама, что их допустят к нашему городу? — с досадой спросила Валя.

— Конечно, их могут не допустить. Кто бы не хотел этого? Но многие уже уезжают. Вообрази: бросить квартиру, вещи и ехать неизвестно куда. Я не могу этого представить себе, — Юлия Сергеевна продолжала более спокойно: — Недавно звонил отец… Принимает дела в эвакогоспитале. Его назначили главным хирургом. Обещал приехать домой обедать, он и Иван Аркадьевич.

Валя промолчала и стала собирать разбросанные по ковру газеты и журналы.

— С тобой Иван Аркадьевич ни о чем не говорил? — спросила Юлия Сергеевна.

— А о чем он должен говорить? Я уж не помню, когда он был у нас.

Валя сделала небрежно-равнодушный вид. Юлия Сергеевна внимательно взглянула на нее.

— Вот тоже… Ты уже не девочка, и я могу говорить с тобой откровенно. Признаюсь, мне бы хотелось, чтобы у тебя с Иваном Аркадьевичем были более определенные отношения…

— Мама, ты говоришь глупости! — вспыхнула Валя, и даже шея и уши ее покраснели.

— Почему глупости? Я, знаешь ли, смотрю на эти вещи просто, как мы смотрели в свое время. Через год ты будешь врачом. У него положение. Он тебя любит, я вижу…

— Да? — Валя презрительно покривила губы. — Ты это видишь, а я не вижу. Он меня не любит, а изучает, как своего подопытного кролика. И вообще, не будем об этом говорить.

— Но почему же? — Юлия Сергеевна обиженно смотрела на дочь. — Ничего нет дурного в том, что я думаю о твоем будущем. Иван Аркадьевич — очень солидный человек.

— Разреши мне, мама, самой думать о своей судьбе, — сказала Валя и, взяв газеты, ушла в свою комнату.

Придвинув кресло к окну, она уселась и долго разглядывала портрет Виктора. Ей казалось — он насмешливо глядит на нее. Отложив газету, она прошлась по комнате. Вот здесь она сидела с Виктором в последний раз. Здесь он поцеловал ее, и лицо его при этом было ужасно смущенным. А вот здесь однажды вечером они, стоя у окна и прижавшись друг к другу, молча смотрели на залитое лунным светом зимнее небо. Почему она тогда отвергла его любовь? Неужели во всем виноват Иван Аркадьевич? Да, он нравился ей, ей льстили его ухаживания и то, что он ходил с ней в театр, а иногда приезжал за ней в институт на маленьком, словно игрушечном фордике. Вале хотелось тогда, чтобы все это видели ее подруги. Но кроме этого, кажется, ничего не было… Иван Аркадьевич был слишком серьезен: он говорил только о своей лаборатории, о своих опытах, и с ним было скучно.

Валя подошла к окну и стала смотреть на улицу. Раздражение против Горбова мешалось с мыслями о Викторе. Ей хотелось плакать.

Солнце уже спряталось за домами, бледные сумерки затопляли город. Ветер гнал по булыжнику пыль, высохшую листву; деревья сердито шумели.

Из окна были видны только мостовая да площадка соседнего двора, все остальное закрывали тополи. По улице прошли женщины в защитных костюмах и с санитарными сумками, а за ними, устало отбивая шаг, прошагали красноармейцы. В соседнем дворе женщины и ребятишки копали щели, носили бревна и доски. Смотреть на них было, тоже скучно, и Валя отвернулась…

8

Совсем стемнело, когда приехали Николай Яковлевич Якутов и Иван Аркадьевич. Домработница Гавриловна уже закладывала окна листами черного картона.

Валя услышала голос отца и с выражением печальной томности в глазах вышла из своей комнаты. Увидев отца, всплеснула руками:

— Папа, тебя не узнаешь!

На Ивана Аркадьевича, почтительно пожимавшего ее руку, она даже не взглянула. Вид отца растрогал ее. В его внешности было что-то неловкое и по-ребячьи задорное. Военная гимнастерка с двумя зелеными прямоугольничками в петлицах, обтягивая выдвинутый живот, топорщилась позади петушиным хвостом, на голове с растрепанными, спадающими к ушам седыми волосами прямо, как поповская камилавка, торчала новая, еще не смятая пилотка. У Николая Яковлевича были всегда хмурые глаза, остро и насмешливо смотревшие из-под рыжеватых бровей. Говорил он брюзгливым старческим тенорком.

Юлия Сергеевна, тяжело дыша, подошла к мужу.

— Просто не могу понять, Николай, что с тобой произошло?

— Что же тут непонятного, Юлия? Все понятно, все понятно, — Николай Яковлевич имел привычку повторять некоторые слова и даже фразы по два раза, как бы стремясь придать им особую вескость. — Весь мир облекается сейчас в военную форму, весь мир, а ты не понимаешь. Сейчас не время ярких цветов. Скоро все станут солдатами — все, все…