Воля небес

– Все лучше, чем я думал, мой господин! – повернулся к Басарге датчанин. – Пока мы зимовали, русский царь Иоанн, оказывается, подарил Дании всю завоеванную Ливонию[27], а потому с датским королем Московия ныне в верных союзниках! Патент мой адмиральский бургомистр признал с радостью и разрешение на пребывание в порту подтвердил, даже убеждать сильно не пришлось, – красноречиво потер пальцами Роде. – Ныне у нас есть полное право торговать, стоять и нанимать кого лишь пожелаем безо всяких ограничений! Мы тут и таверну добрую поблизости присмотрели. Пусть капитан Тимофей пару сторожей оставит, да пошли, горячего поедим. В море ведь одной солониной и грибами питались, осточертело!

Порт Ренне оказался городком небольшим, уютным, но вместе с тем шумным – на узких улочках, протиснутых меж высокими заштукатуренными домами с острыми черепичными крышами, постоянно гуляли, ссорились и дрались, а порою спали многие десятки мореходов, сошедших с тесных корабельных палуб и торопящихся как можно быстрее и веселее гульнуть, прежде чем снова на долгие недели оказаться запертыми в тесных низких трюмах, путь из которых вел только на ванты, в гудящую ветрами качающуюся высоту – и опять вниз, в гамаки, до нового вызова к парусам.

С бургомистром подьячий не познакомился – все же царская грамота на адмиральское звание была у датчанина, а не у него, в домах останавливаться не стал – его вполне устраивало ночевать на палубе шитика, завернувшись в кошму. Все, что запомнилось Басарге о Борнхольме, так это сосиски с капустой и пиво в кабаках, крики чаек в небе и такие ровные стены домов, словно их сложили из кирпича, тщательно заштукатурили, а потом еще и гладко обстругали. Хотя во многих местах из-под штукатурки торчала не кладка, а стебли соломы и камышей.

Карст Роде не врал – о нем среди датских моряков слышали многие, а потому русский адмирал, продав трофейную селедку, на все вырученные деньги успешно выгреб из местных таверн всех свободных мореходов и просто искателей легкой наживы. Через два дня флейт и шитик опять вышли в море – шхуну Роде оставил. Пока ее просто не на что было вооружить.

Маленькая эскадра двинулась не в открытое море на оживленные торговые пути, а обратно к свейскому берегу. Датчанин считал, что для начала успешной охоты у него все еще слишком мало боевых кораблей. И твердо намеревался взять их у врага русской короны.

По мнению Карста Роде, искать нужные русскому флоту суда следовало возле Стекольны, сразу за которой, на внутренних озерах, отстаивались, ремонтировались и строились королевские суда. Туда он и повел собранные силы. Однако уже на третий день, в проливе между Кальмаром и островом Эланд, флейт и шитик обнаружили идущие встречным курсом три парусника: две каракки с носовой и кормовой надстройками и один флейт, отличающийся высокими мачтами и ровным корпусом.

– Капитан! – кинувшись к борту, указал вперед Карст Роде. – Из-под ветра будем брать! За кормой в линию вставай!

– Понял, адмирал! – крикнул в ответ Тимофей и стал отдавать быстрые четкие приказы: – Порты правого борта к открытию! Калить запальники! Команде броню надеть, оружие к бою!

Три десятка холопов засуетились, готовясь к схватке. Русская команда вернулась на шитик полностью – нанятых в порту мореходов датчанин забрал к себе. То ли не доверял мастерству холопов, то ли опасался, что бывалые морские волки не станут слушаться безусого мальчишку. Скорее второе. Все же холопов к походу Роде самолично готовил. Так что был уверен в каждом.

Две эскадры стремительно, под всеми парусами, сближались, и подьячий невольно ощутил на спине холодок от предчувствия новой жаркой схватки. Впрочем, юшман, сабля и косарь утешали. Взамен растерзанного в прошлой схватке зипуна боярин в этот раз накинул легкий плащ из навощенной парусины.

Боковой ветер, дующий в проливе, бодрости плоскодонке не добавлял, «Веселая невеста» постепенно отставала от флагмана, хотя и шла, в отличие от него, под всеми парусами. Флейт почти поравнялся с головной караккой свеев, когда Басарга сообразил, почему датчанин пошел в атаку именно из-под ветра. Парусники врага кренились в их сторону, пушечные порты смотрели в воду. А порты русского флейта смотрели вверх!

Залп! По ушам ударил грохот, правый борт корабля окутал дым – ядра и картечь ударили по вантам, разрывая паруса, разрезая веревки и лестницы. Средняя мачта головной каракки затрещала, стала заваливаться набок.

Датчанин невозмутимо скользнул дальше, словно сотворил все это безобразие без интереса, мимоходом. Однако с его палубы открылась стрельба из пищалей и ручниц в сторону второго судна врагов, низкого флейта. Свеи не отвечали – и русский корабль покатился дальше, стремительно сближаясь с замыкающей караккой.

– Наводчики к стволам! – рявкнул Тимофей. – Пали по готовности!

Снова загрохотали пушки. Плоскодонка шла ровнее, а потому ее ядра и картечь влупили почти в упор прямо по палубе уже порядком покалеченного судна. На каракке затрещала и накренилась передняя мачта.