Воля павших

Костер потух, но все того же природного света хватило, чтобы разглядеть поднимающееся существо – высокое, тощее, длиннорукое, в каком-то балахоне. Белые глаза-плошки – без зрачка, без радужки! – щурились. Тонкие губы на отвратительно получеловеческом лице кривились, обнажая длинные иглы клыков. Снова – похрюкиванье, посипыванье…

– Вампир! – вырвалось у Олега.

Тварь переместилась в сторону – но она не бежала, а лишь уходила от света луны, бившего в жуткие глаза. Балахон на ней, как различил Олег, оказался крыльями – кожистыми крыльями летучей мыши. Справа в темноте тоже что-то зашевелилось – Олег краем глаза увидел две такие же тени, они подбирались сбоку осторожными, неслышными шагами.

«Их можно… только серебром. А тот, кого укусили… сам…» – заполошными обрывками метнулись мысли в голове Олега. С нечленораздельным криком вскинув наган, он выстрелил почти в упор между белесых глаз.

Тварь упала сразу, с какой-то готовностью, почти бесшумно. Олег повернулся, но две других исчезли так же незаметно и тихо, как и появились. В этом фильмы врали – свинцовая пуля брала вампиров ничуть не хуже, чем серебряная.

Шею саднило, но страх начал проходить – толчками, временами возвращаясь. Олег почувствовал, что дрожит. Дрожит так, что зубы лязгают.

– Ну и райончик, – выдавил он. – Хуже Гарлема, наверное…

Он снова прикоснулся к шее и передернулся, представив себе, как эта гадина, пока он спал, пила его кровь. Интересно, много ли успела выжрать? Обрадовалась, наверное, такому передвижному буфету… Если их свинец убивает, то, может, и остальное тоже фигня – насчет превращения, если укусила? Надо бы прижечь…

Не переставая оглядываться по сторонам, Олег подошел к кострищу. Там еще тлели несколько угольков. Мальчишка, помедлив, подобрал сухую веточку из запасенных, подпалил ее об угли и, задув, повел тлеющий уголек к шее. Опустил руку, ощутив жар. Поднял снова и, прошипев: «Давай же, трус!» – приложил огонек к месту укуса на ощупь. Выдержал секунду – отшвырнул ветку и, постанывая, завертелся на одном месте.

– Сволочи, – выдавил он наконец, – еще хоть одного увижу – кончу, пощады не ждите!

Потом, с остервенением затоптав одной ногой костер, Олег зашагал в ночной лес. Остаться на месте этого привала его не заставила бы даже многомиллионная премия.

* * *

На покосившийся плетень Олег наткнулся примерно через полчаса и какое-то время тупо брел вдоль него, пытаясь понять, что за странные кусты. Когда же до него дошло, что это плетень, Олег замер, превратившись в слух. Потом осторожно – очень осторожно – подлез под него, оказавшись… на огороде. Да, на вполне обычном огороде, где даже в полутьме легко опознал помидорные кусты, рассаженные в художественном беспорядке и подвязанные к лучинкам.

Олег с завидной сноровкой хлопнулся в ботву и выставил перед собой револьвер. Кругом было пусто и тихо. Но впереди – непонятно, далеко или близко – горел огонек. Неяркий и красноватый, рассеченный буквой Т.

Это могло быть только человеческое жилье. Свет напоминал с одной стороны окно какой-нибудь ведьминской избушки, с другой – столь любимые недавно еще восхищавшим Олега писателем Крапивиным образы. Олег колебался. Шея болела, воображение подсовывало ему картину помещения, где сидят некие бородатые и добродушные личности с оружием, варят кашу с салом и, конечно, не откажут голодному, укушенному мерзкой тварью и одинокому мальчишке в убежище. Другая – более трезвая! – часть воображения рисовала наемных убийц-вешателей или вообще какую-то нечисть. Да и потом – если это даже партизаны, то кто мешает их часовым отрезать ему голову еще на подходе, не утруждая себя выяснением того, кто это там ползает в ботве по их помидорам? Или еще круче – взять его живым и начать аккуратненько заправлять щепки под ногти… или, вынув из печи все ту же кашу с салом, посадить его на место каши голым задом или поджарить у домашнего огонька пятки, пытаясь узнать, кто он такой НА САМОМ ДЕЛЕ… и не рассказывай нам, юное дерьмо, про иные миры, а скажи-ка лучше, кто тебя послал, и получишь – так и быть! – легкую смерть…

Олег лежа кусал ноготь. Было прохладно. Сумрачные тучи ползли через огромный угрюмый диск луны. И Олег сделал величайшую глупость. Он даже не попытался заглянуть в окно, а просто подошел к покосившейся избушке, крытой камышом, отыскал дверь и, толкнув ее, шагнул внутрь.

Навстречу каше с салом и партизанскому гостеприимству. Уж больно тошно было на улице, когда рядом человеческое жилье.