Воля павших

Олег, не опуская револьвера, ничего не понимая, завертелся на месте. Перебивая друг друга, стреляли сразу два пулемета. Хангары гибли один за другим – кричали люди, страшно выли и визжали умирающие кони, рушась вместе с хозяевами кровавыми кучами рубленого мяса. Один из хангаров, успевший спрыгнуть наземь, бежал к лесу, как недавно бежал сам Олег, – безнадежно, путаясь в вереске. За ним по пятам летел – не бежал, а именно ЛЕТЕЛ, легко и страшно, невесть откуда взявшийся человек – развевались в беге густые волосы, серо-зеленый плащ, мелькали крепкие, длинные ноги, убийственно сверкал широкий недлинный меч в опущенной руке. Хангар обернулся, показал перекошенное молодое лицо, страшно вскрикнул, попытался бежать быстрее, путаясь в длинных стеблях… преследователь нагнал его скорым волчьим скоком, еще в прыжке взлетел и опустился меч, обрывая истошный крысий визг… С жутким гиканьем убийца подхватил отрубленную голову за перья на шлеме раньше, чем она скатилась наземь – и вскинул над собой, ликующе захохотав. Удар был такой силы и точности, что обезглавленное тело пробежало еще метров десять, прежде чем поняло собственную смерть и свалилось в вереск, дергая ногами.

Среди вереска не осталось никого живого, кроме застывшего на месте Олега и воина, победно держащего над собой жуткий трофей. А дальнейшее походило на кадры военного фильма. В нескольких местах вереск зашевелился… его куски поднялись, словно крышки люков – оказалось, что это маскировочные сети, утыканные стеблями, а не живой покров. Под ними прямо в каменной подушке были вырублены гнезда, из которых сейчас ловко выбирались люди. И подходили, бесшумно ступая по вереску, останавливались перед Олегом.

Это были подростки – примерно ровесники Олега, одетые почти так же, как была одета Бранка при первой с ним встрече. Только у каждого на левом локте был закреплен маленький круглый щит – кожаный, обитый по краю металлом, с бляхами. На некоторых – кольчуги с коротким рукавом (впечатление они производили жутковатое и красивое – словно ребят облили гибким жидким металлом), на остальных – кожаные жилеты с металлическими пластинками. На всех – свободные, заколотые у правого плеча плащи, кое на ком – шлемы, другие просто в головных повязках той же расцветки, что и у Бранки. Каждый был вооружен – меч и изогнутый нож на поясе, тут же, в петле – топор. У большинства в руках Олег увидел самострелы, но двое держали хорошо знакомые мальчишке пулеметы Дегтярева (только с очень толстыми и меньшими по диаметру дисками), еще двое – старые, потертые «калаши», у кого-то – охотничьи ружья… У многих на поясах Олег заметил гранаты – «лимонки» и похожие на консервные банки РГ42. Вся эта компания, сошедшая с дедовых фотографий, рассматривала Олега вполне дружелюбно. А он, чувствуя, как с каждой секундой все больше хочется сесть или лечь на что-нибудь мягкое, пялился на них.

Ростом и сложением ребята были самые обычные – кто пониже, кто повыше Олега. У него даже мелькнула дурацкая, из прошлой жизни, мысль, что он попал в компанию из Юркиного клуба, не очень старательно обрядившуюся «под старину». Вот разве что, если быть честным до конца – лица этих ребят были… ну, поблагородней и поумней, что ли, чем у большинства Олеговых земляков. Загорелые, обветренные, мужественные, но в то же время с мягкими правильными чертами – такие лица, не изуродованные признаками «цивилизации», Олег часто встречал на иллюстрациях Каштанова к книгам по истории Руси – и куда реже в жизни.

Эти могут перерезать глотку. Но не подставить ножку.

До Олега не сразу дошло, что все они говорят разом, обращаясь к нему:

– Молодец, городской…

– А метко бьешь…

– Храбрый парень…

– Откуда несет-то вас?..

– Мы уж и ждать перестали…

За их спинами Олег увидел Бранку. Она прижималась к груди одного из парней – единственный, он не обращал на Олега никакого внимания, одной рукой прикрыл Бранку своим плащом, второй поглаживал по волосам, склонив голову…

Олег проглотил какую-то горечь, закупорившую горло. От долгого отчаянного бега, наверное. И сказал, отвернувшись:

– Мне нужно говорить с вашими командирами. Мне и Бранке.

* * *

– Стал быть, погиб Немой. И все люди добрые в Трех Дубах погибли.

Олег кивнул, хотя ответа от него не требовали. Кивнул машинально. Он сидел за столом, держа на нем забинтованные мягкими льняными полосками руки – сбитые пальцы тупо ныли. Перед ним дымилась на вышитой скатерти – вышивка варьировала рысь в разных положениях – деревянная миска, доверху полная кашей с кусками жареного мяса и луком, и крепкая, уже немолодая женщина ворчала, что мальчику не дают поесть. Олег почти не слушал ее. Впервые за много дней он находился в полной безопасности, в абсолютном покое, и эти ощущения словно выдернули из него стержень, незримо поддерживавший мальчишку. Он хотел спать. И хотел плакать.