Волк

Жгун ухмыльнулся, для ясности чиркнув ногтем под левой бровью. Имплантант, понял Марк. Фасеточный глазной имплантант с инфракрасным режимом. «Вполглаза» в устах Жгуна было не фигурой речи.

— Красную пакость видите, командир?

Планету в сфере окутывала пурпурная дымка — слабая, едва различимая. Оптический феномен? Поле? Не из-за него ли пошел вразнос двигун бота?!

— Куда вы смотрите, командир?

— На планету.

— Вообще-то я про ихнее корыто…

Жгун дал увеличение. Лайба рывком приблизилась, частично утратив резкость. Стало видно: туземный корабль окружен пурпурным ореолом, как и планета. Марк попытался вспомнить, не было ли ореола вокруг местного самолета.

Вроде, нет.

Ненависть, подумал Марк. Теперь я знаю, какого ты цвета, ненависть. Пурпур и чуть-чуть золота. Он вспомнил другую, невероятно далекую отсюда ночь: пряный воздух Ломбеджи, разговор с Белым Страусом, маркизом этнодицеи. «Почему бы вам не изнасиловать одну из пленниц? — спросил Якоб Ван дер Меер. И минутой позже развил мысль: — Свобода делает меня равным вам. Плен превращает ломбеджийку в ботву. Клеймение превратит ее в раба. Во всех трех случаях ваше отношение к объекту будет принципиально разным. Вы не в силах это изменить. Эволюция научила вас видеть в человеке раба, но лишила возможности видеть в рабе человека…»

Нет, ответил Марк. Нет, господин Ван дер Меер, не думаю. Вождь Ачкохтли радушен, его соплеменники лучатся гостеприимством. Я вижу их дружелюбие, радуюсь этому, ценю удачно подвернувшийся случай. И все равно вокруг каждого туземца я вижу пурпурный ореол ненависти. Моей ненависти к ним. Да, они — дикари, не имеющие отношения к убийственной лайбе. Ну и что?! На орбите кружатся обломки «Дикаря». Плывут в безвоздушном, безводном море трупы экипажа — обугленные, смерзшиеся в ледышки. Для меня виноваты все, кого я встречу здесь. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит. Человек, ботва, раб — я буду его ненавидеть в любой форме существования, что бы ни говорила наша эволюция и ваша теория, господин Ван дер Меер…

Вы слышите меня, маркиз?

Лагерь свернули за полчаса. Взяли с собой лишь самое необходимое: запас воды и продуктов на три дня, медикаменты, оружие, боеприпасы, пищевые анализаторы, диагностический блок. Остальное загрузили в бот. Туземцы с готовностью вызвались помочь. Вместе с либурнариями таскали ящики и контейнеры, сгорая от любопытства, рассматривали внутренности «патлана акалли». Руками, слава Космосу, ничего не трогали.

Все бы дикари так себя вели!

Марк проверил исправность запорных механизмов, переключился на дистанционное управление с коммуникатора, и десантная аппарель встала на место, превратившись в одно целое с корпусом бота. Либурнарии по очереди приложили ладони к внешнему идентификатору. Марк зафиксировал допуск каждого. Теперь кроме них четверых никто внутрь не войдет. «Рука мертвеца» тоже не сработает — папиллярный идентификатор бота оснащен системой биометрии. Чтобы попасть в бот, либурнарий должен быть жив.

— Мы готовы, — сказал Марк острозубому. — Веди.

Ачкохтли понял: не слова — интонацию.

Тускнея и раздуваясь — огненная жаба в брачный период — солнце валилось за горы, изнемогая под собственным весом. Небо, как и вчера, затянуло мутное марево. Казалось, оно целиком состоит из кусачей мошкары. Репелленты на здешних кровососов не действовали. Лишь дешевая вудунская «черута», которую с молчаливого согласия Марка закурил на ходу Змей, заставила отпрянуть зудящее облако гнуса.

Беспамятного Скока несли впереди, как короля. Рядом с носильщиками вприпрыжку бежал молоденький туземец, усердно орудуя веткой-опахалом. Чувствовалось, что парень горд доверенной ему честью, что он переполнен этой гордостью до краев и теперь знает, о чем будет рассказывать внукам в старости.

В деревню вошли уже в сумерках.

— Это не оптический феномен. Космос. Вакуум. Ни преломления, ни рассеяния…

— Защитное поле?

— Похоже.

— Бред! Тузики едва вышли в космос! Откуда у них защитное поле?!

— А что тут не бред?

— Тоже верно. Крутим дальше, командир?

— На замедленной.

В корпусе лайбы открылся провал бойницы. Из него выползла фаллическая пушка. И вот из этого антиквариата они уничтожили «Дикаря»?! Пушка лениво изрыгнула рыжее пламя, совсем не страшное на вид.

— Сейчас…

Ненависть, думал Марк. Теперь я знаю, какой ты температуры, ненависть. Холодная, выстуженная насквозь, как сеченская казарма в ноябре. Это удивительно. Раньше я считал, что ты горячая. Я помню Катилину, его издевки, помню дуэль. Ты ведь была горячей, да?

А может, это просто была еще не ты, ненависть.

«Знаете, как вы орудуете кнутом? — спросил из прошлого Якоб Ван дер Меер. Голос ларгитасца звучал так, словно маркиз уже похоронил Марка и сейчас разговаривал с обелиском на могиле. — Деловито, умело; равнодушно. Вы работаете с ботвой, а не издеваетесь над людьми. Увидь вы ботву во мне, и я не сумею вас обидеть самыми дикими предложениями…»