Волк

— Отведи меня к полковнику, — велела Н'доли.

— Пьяный бред, — возразил Папа Лусэро. — В первый раз, что ли?

— Буду пробоваться, — ответила дочь.

— Куда?

— Это я виновата.

Все сошлось. Судьба, комплекс вины, ненависть, фобии, совесть, память — дикий, оглушающий коктейль. Под ножом хирурга-модификатора рассудок превратился в безрассудство. Есть поступки, о которых потом будешь жалеть. Если, конечно, доживешь до какого-нибудь «потом». Зная, что жизнь коротка, начинай жалеть прямо сейчас.

— Я. Виновата. Понимаешь?

— Выпей чаю, детка. Чаю с малиной, и все пройдет.

— Ананси, — впервые за много лет Н'доли назвала отца семейным, вернее, родовым прозвищем, — брось свои дурацкие штучки. Ты что, не видишь, что я боюсь? Меня трясет от страха, а тут еще ты…

— Я ничего не вижу, — буркнул карлик. — Я слепой.

Он тронул дочь за рукав:

— Собирайся, пойдем.

Чудеса, как женщины, опаздывают на свидания. Это чудо опоздало на пять лет. Н'доли вышла в большое тело с первой попытки, словно и не было прошлых неудач. По возвращении с орбиты полковник Тумидус кивнул без особого энтузиазма: мол, сойдет. Полковнику для стабильности требовался седьмой член колланта, а добровольцы не спешили штурмовать Тумидуса, предлагая свои услуги. Тем же днем Н'доли уехала в «Грядущее», втайне опасаясь упрямства начальства. Меньше всего ей хотелось объясняться с координатором Умслой. От новых впечатлений кружилась голова, все вокруг казалось нереальным, плотским, слишком вещественным, чтобы быть правдой. Откровенно говоря, Н'доли подозревала, что начни она приводить доводы, искать аргументы — и страх победит. Превратится в панику, швырнет назад, в привычное, уютное, будто домашние тапки, существование. К ее радости, координатор Умсла без возражений подписал заявление на отпуск. Похоже, Умслу предупредили: сиди тихо! Н'доли попрощалась с координатором и вышла из кабинета. В холле ее ждал майомберо Зикимо. Н'доли не сразу узнала Зикимо: вместо знаменитого халата на «орангутане» был черный траурный костюм. Молчаливый, как на похоронах, Зикимо смотрел на вудуни слезящимся взглядом брошенной собаки.

— Всего доброго, коллега, — кивнула Н'доли.

Зикимо втянул голову в плечи.

— Я скоро вернусь. Не скучайте!

— Вернитесь, — попросил Зикимо. — Пожалуйста.

Если бы кто-то, имея определенный жизненный опыт, напомнил дочери Папы Лусэро ее властность в отношениях с Марком, желание играть первую роль, делать выбор и принимать решение, а потом сказал бы, что поведение молодой вудуни меньше всего похоже на порыв влюбленной женщины, что скорее это материнский инстинкт или действия командира, чей боец по вине командования угодил в ловушку…

Нет, Н'доли не поверила бы.

* * *

— Что там? — с раздражением спросила госпожа Зеро.

Все время, пока легат излагал те жалкие крохи информации, которые ему удалось выяснить у Папы Лусэро и взбалмошной дочери антиса, лысый разговаривал по коммуникатору. Разговор шел «в одни ворота»: лысый слушал и мрачнел с каждым услышанным словом.

— Рабы, — доложил он. — Рабы вашего сына, господин Тумидус.

Лысый вытер пот:

— Мне звонили из «Нумэрга». У них нештатная ситуация.

Глава седьмая

Астланин

I

…свет.

Опять свет? Прочь! Ненавижу! Спрятаться, забиться в нору, в логово, в любую дыру; отгородиться спасительной тьмой…

Он дернулся, желая отодвинуться прочь от убийственной ласки пламени. И выяснил, что у него есть тело. Телам положено состоять из мышц и костей, кожи и органов. Эта же плоть, казалось, складывалась из сплошных оголенных нервов. Болеть нервы устали, они лишь тягуче ныли при каждом движении, вибрируя перетянутыми струнами. Кто-то застонал. Под боком фыркнули, и тело расслабилось.

Нытье угасло.

«Это я стонал. Точно, я. А фырчал кто?»

Для ответа на вопрос требовалось открыть глаза. Накатила паника: он по-прежнему ощущал на лице тепло солнечных лучей. Сейчас в мозг ворвется сияние астланского солнца, выжигая человека изнутри. Останется легкая пустая оболочка — иссохшие покровы куколки, из которой вылупилась и упорхнула огненная бабочка.

«Отставить! У тебя был бред. Галлюцинации…» И сейчас бред, добавил Марк. Унтер-центурион Кнут, идите, пожалуйста, в задницу. «Теперь ты в порядке, — упорствовал Кнут. Пользуясь слабостью Марка, он усиливал свои позиции. — Ты жив и в сознании. Солнце светит тебе в лицо. Обычное солнце; пускай чужое…» Если чужое, решил Марк, пусть погаснет. Лично я не возражаю вернуться в темноту. «Ты откроешь глаза, — строевой дятел, Кнут долбил прямо в мозжечок, — и осмотришься. Ничего с тобой не сделается…»

Веки поднимались целую вечность. Левое как приморозило. Марк был уверен, что открыл оба глаза. Он готов был поклясться в этом самой страшной клятвой, но поле зрения все равно оставалось усеченным. Мир подернулся мутью, стал искусственным, грубой подделкой из пластмассы, словно Марк глядел на плоский туземный монитор, да еще и прикрыв левый глаз ладонью.

…левый глаз.

Битва в пирамиде. Глазница вспыхивает адским пожаром. Тьма. Багровые проблески. Шея вывернута до хруста: надо успеть, выхватить располовиненным взглядом…

Что?