Волк

— Замечательно! — восхитилась Ливия. — Кроме своей фамилии, я поняла только «отказать» и, кажется, «взять». В последнем не уверена: вы употребили незнакомое мне окончание слова. Вряд ли вы несли ахинею, командир. Значит… Вы предложили мне взять сок самой? Я правильно поняла?

— Я что, говорил по-астлански?!

— И весьма бегло, не хуже местных. На каком языке я, по-вашему, попросила дать мне пить?

— На астланском?!

— Именно. Воспользовалась жалким минимумом, что сумела выучить за эти дни. Вы не различаете языков, командир. Вы машинально переключаетесь на тот, на котором к вам обратились. И даже не отдаёте себе в этом отчёта.

— Какой из этого вывод?

Слова, продиктованные растерянностью, недостойные офицера, вырвались у Марка непроизвольно. Он пожалел о заданном вопросе, но было поздно.

— Что вы знаете их язык, — Ведьма пожала широкими плечами. — Уверена, нам это пригодится. Отдайте команду «вольно», а? Сок по стойке «смирно» вреден для моего хрупкого здоровья…

Напившись, он подошла ближе:

— Что же насчёт логики… Если не ошибаюсь, дикари Ачкохтли бросились удирать со всех ног, едва завидев вертолёты. Как вы думаете, почему? Если тузики, по словам красотки Изэли, только и мечтают, чтобы уйти в солнце?!

II

— Врач сказал, что вам намного лучше, Марчкх.

— И сделал мне выговор за прогулку по двору!

Хотелось ответить резче; хотелось выругаться — грязно, мерзко. Оскорбить, стереть доброжелательность с прекрасного лица Изэли… Нет, решил Марк. Пора менять линию поведения. Красотка считает меня астланином? Не будем ее разочаровывать. Идем на контакт: маленькими порциями. Тянем время, надеемся на улыбку фортуны…

Не лучшая политика, но другой не было. «Впервые, — уныло признался унтер-центурион Кнут, — у меня нет никакого плана действий».

Изэль лукаво подмигнула:

— Замечу, что врач не вернул вас с полдороги.

Перемены в настроении Марка она ловила на лету.

— Мой нагуаль там малость начудил. Кинулся на…

На язык так и просилось: «топливо». Марк едва сдержал глумливую усмешку. Сегодня он собирался подыграть черноволосой. Время называть вещи своими именами еще не пришло.

— Я в курсе, — кивнула Изэль. — Молодой, глупый…

— Пумы ему вставили ума. Надеюсь, запомнил…

Возмущенный Катилина выбрался из угла и, чихнув, покинул палату.

— Все понимает, — рассмеялся Марк. Как он ни старался, смех вышел искусственным. — Даже больше, чем надо. Придется теперь прощения у него просить… А я вот, признаться, кое-чего не понял.

Дождавшись вопросительного взгляда собеседницы, он продолжил:

— Когда мы в деревне попали в облаву… Бедняги-дикари удирали так, словно за ними сама смерть гналась! Хорошо, нагуали сеют панику. Но дикари драпали, не дожидаясь кошачьего десанта. Только пятки сверкали! Наверное, от большого желания поскорее «уйти в солнце»…

— У вас это происходит иначе?

— У нас многое происходит иначе!

Сметя оборону, злость прорвалась наружу.

— У вас избранники не должны сопротивляться? — Изэль была потрясена. Похоже, рушилась картина мира черноволосой. Марк изумился бы меньше, урони он стакан, а тот возьми да и взлети к потолку. — Бежать, драться? Не должны пройти через конфликт устремлений? Как же тогда их солярная сущность получит возможность освободиться?

— У нас бегут или сражаются, чтобы спасти свою жизнь!

Он чуть не брякнул вместо «жизни» — «свободу». Впрочем, судя по реакции Изэли, Марк и так сказал слишком много. Проклятье! Что тут особенного?! Спасение жизни — это банальность, известная любому ребёнку…

Ну да, конечно.

«Люди уходят в солнечный коллант, чтобы слиться в единую сущность… Это знает любой ребёнок…»

Астланка молчала дольше обычного.

— Я даже предположить не могла, — прошептала Изэль, — насколько сильно мы отличаемся. Вы слишком далеко ушли от нас. Забыть о перерождении, об уходе в свет; жить так, словно смерть тела — это конец существования. Цепляться за жизнь зубами… Я правильно поняла?

Марк мотнул головой: понимай, как хочешь.

— Вам не нужен честный плен. Вся ваша жизнь — плен. Вы уходите в солнце, минуя фазу сопротивления, потому что сопротивление — вся предыдущая жизнь! Теперь я понимаю, откуда у вас такой колоссальный энергетический потенциал! Нам до подобного еще расти и расти…

Все благие намерения пошли прахом. «Ваша жизнь — плен…» Ударь астланка Марка хлыстом, избей до полусмерти, плюнь в лицо — она добилась бы меньшего эффекта. То, что знал унтер-центурион Кнут о ненависти, оказалось детской забавой. Подлинная ненависть освобождает, делает трудное легким, а несбыточное доступным. Она превращает солдата в артиста, а артиста — в мясника. Удавить Изэль прямо сейчас? — нет, это слишком добрый, слишком прекраснодушный поступок.

Впервые Марк поверил, что спасется.

Ему было для чего жить.

— Моя жизнь, значит, плен? — смех рождался, как песня. Пузырьками игристого вина он кипел в крови, ударял в голову, смиряя боль. — А у вас — сплошная свобода? Хрустальная мечта уйти в солнце? То-то люди Ачкохтли бежали от этой мечты, как ошпаренные!

Изэль задрожала, услышав его смех.