Волк Среди Овец

Охранник помахал мне рукой, когда я открывал калитку, ведущую на игровую площадку. Дети подняли головы и посмотрели на меня, но не со страхом, а в ожидании – для них каждое новшество служило развлечением.

Томми Олгрен стоял в стороне, под деревом, наблюдая за двумя малышами, которые старались столкнуть машинку и игрушечного солдатика, который стоял закопанный в песке. Я присоединился к Томми. Он невозмутимо кивнул головой в сторону мальчишек: "Психопаты".

– Определенно их ждет тюрьма, – согласился я. Томми улыбнулся.

Мы пошли прочь. На этот раз двое учеников старших классов, мальчик и девочка, не заметили меня. Они сидели на скамейках, сравнивая записи в общих тетрадях и отмечая интересные места.

Родители Томми больше не посылали его в центр, где за детьми следили весь день и откуда Остин Пейли так часто забирал его, но они бы ужаснулись, проверив распорядок дня в интернате, где ребенок был не в безопасности. В школе детям, у которых родители много работали, разрешалось оставаться после занятий, играть на площадке или сидеть в столовой под наблюдением двух учеников постарше. Таким образом, детям предоставлялась полная свобода действий. Их было меньше, чем я ожидал, около тридцати. Других детей забирали после занятий домработницы или воспитатели, а десяти– или одиннадцатилетние сами отправлялись домой и там ждали родителей.

– Ты сегодня очень занят? – спросил я Томми, когда мы уходили с площадки.

Он пожал плечами.

– Ничего особенного.

– Сделал уроки? – спросил я, когда мы сели в машину, и мы оба рассмеялись. Это было одной из наших шуток.

После того как дело с Кевином провалилось, я совсем растерялся; Я старался придумать, как заставить его давать показания. Бекки была уверена, что разговорит Кевина, если нам удастся затащить его в зал суда, но я не забывал об угрозе его отца спрятать мальчика. Я отказался от тщетных усилий и решил перейти к единственному оставшемуся у нас делу, где свидетелем проходил Томми Олгрен.

Томми вел себя превосходно у меня в кабинете, рассказывал про свои отношения с Остином. Это была главная причина, по которой мы с Бекки не хотели, чтобы он давал показания. Он слишком быстро пришел в себя после случившегося, спокойно относился к тому, что пережил. И конечно, он был старше, чем мне хотелось бы. В свои десять лет он был на переходе от детства к юношеству. Его воспоминания об Остине относились к двух, трех– или даже четырехлетней давности. Томми уже не был тем малышом, с которым это произошло.

Выхода у меня не было. Я начал заниматься с ним на следующий день после того, как Полларды заявили, что Кевин не будет давать показания. Я не собирался повторить свою ошибку – не дам родителям встать между нами. Я сближусь с Томми, решил я, и он сделает то, о чем я попрошу, независимо от того, что скажут его родители.

Остин попытается и до него добраться, но ему придется действовать тайно и осторожно, я же играл в открытую.

Остин не выиграет дело. Ему просто требовалось отложить суд. Мне надо было провести обвинение перед выборами, у меня на это оставался месяц. Если я проиграю и на мое место придет Лео Мендоза, Остина никогда не осудят. Лео уже явно дал это понять. Остину требовалось просто ставить мне палки в колеса до тех пор, пока меня не уберут со сцены. Он ловко проделал это с Кевином. Я решил, что с Томми у него не получится.

– Хочешь немного поиграть? – спросил я.

Я припарковал машину у крикетного поля. Томми двигался в некотором отдалении от меня. Я уже понял, что Томми не был прирожденным спортсменом, из него не сделаешь бомбардира высшей лиги, но мне хотелось просто быть с ним вместе, проводить время вдвоем.

Томми засунул руки в карманы, пока я оценивающе выбирал биты, потом взял одну и несколько раз замахнулся. Томми был невысоким для своих лет и худощавым. Его руки были тоньше, чем бита, которую я держал в руках. Он прекрасно смотрелся в одежде, как маленькая фотомодель, и был очень аккуратный, не как другие дети. Он выглядел равнодушным и опытным, но стоило ему заняться чем-то физическим, как проявлялась его неуклюжесть. Я знаю, что значит играть хладнокровно.

– Я всегда был долговязым, – сказал я, выбирая удобную биту для Томми. Он облокотился на нее, как на трость. – Но очень неловким, – продолжал я. Мои руки и ноги были слишком длинными для меня, понимаешь, они были так далеко от тела, что иногда я не знал, где они находятся.

Я показал, как это было, вытянув руки и повертев ими. Томми засмеялся. Он выглядел спокойным, словно Регги Джексон с битой в руках.

– Так вот, через какое-то время я распрощался со спортом. Что в этом хорошего, когда все от тебя ждут одних достижений, а ты еле поспеваешь за мячом и бросаешь его, словно девчонка. Поэтому я отступил. Я делал вид, что я слишком хорош для всего этого, что будет нечестно, если я начну играть. Понимаешь? И все бы хорошо, только я на самом деле хотел играть. Иногда мы с отцом бросали мяч в корзину, и у меня получалось, потому что он никогда не смеялся надо мной. Он даже немного научил меня играть, вознаграждал за старание.