Волк в овчарне

Человеческая природа порочна. Глаза же желают видеть только то, что сама им подсунет. Я настолько сильно подозревал отца Станислава, что мне и в голову не пришло оглядеться по сторонам. Впрочем, Алонсо Ибаньес оказался не более бдительным. Леннокс, считали мы, в Праге спас нам жизнь, провел через подземелья, помогал в течение всей дороги. Ни на мгновение не пришло мне в голову, что, возможно, он вовсе не тот, за кого себя выдает. А ведь можно же было представить его другим, взять того же старого еврея с Золотой Улицы, расспросить иных алхимиков. И я довольно легко узнал бы, что истинный Леннокс, что разделял судьбу своего учителя в камере дрезденской тюрьмы, оставался там еще год, а после того, как его выпустили в сильном помешательстве чувств, перерезал себе жилы… Что новым учеником Сетона был курносый чех, Вашек Пухалик, который и вправду скрывался со дня убийства сэра Александра. Когда же он отправился предупредить нас, чего Леннокс более всего опасался, Ибаньес подстрелил его из духовой трубки.

Глупцы! Глупцы и слепцы! Ну почему меня не заставила задуматься хна в кабине Дэвида, которой он красил свои волос в рыжий цвет. Почему не обратил внимания, что он один никогда не снял штанов, а волосы под мышками тщательно выбривал, точно так же, как бороду и усы, чтобы не открылось, что на самом деле он – альбинос.

Точно так же, в Пафосе с нами он купаться не стал, в турецкую баню тоже ходил в одиночку, что я объяснял его содомитскими наклонностями. Кем он был и кому служил – ждя нас все так же это оставалось загадкой. Неизвестным для нас оставалось и то, кто же был главной пружиной заговора? Версия, указывающая на Рандополуса, вновь начала уступать подозрениям в отношении дона Камилло. Несколько более становились понятными и мотивы – кто бы ни был доверитель убийц, после смерти большинства александритов он приказал приостановить убийство учеников, наверняка желая узнать, где находится Лабиринт, и что он скрывает. Но и эти знания были нужны ему, в основном, для того, чтобы это чудо уничтожить. Вот только: зачем? Снова домыслы, неясностии… Ну, и что нам оставалось со всем этим делать?

Да, из уничтожения Лабиринта мы ушли, сохранив жизни, но теперь остались одни посреди пустыни. Леннокс первым добрался до лагеря и, наверняка, без труда склонил перепуганных египтян к бегству, сообщив им, будто бы мы погибли. Спешка, должно быть, была огромной. Наших шатров даже не свернули. Мы могли лишь радоваться тому, что наиболее важные багажи, в том числе и золотые обручи святого Марка, остались в каирском караван-сарае. Зато пропали бесценный папирус, деньги, оружие, а прежде всего – запас воды.

- Без нее до Фаюма мы не доберемся, - печально констатировал Алонсо.

Но мы не оценили Гога. Под утро он собрал росу с шатров, что дало хоть чуточку облегчения нашим запекшимся губам, а вернувшись к старому колодцу, он с жаром начал копать – лопаты, к счастью, нам оставили.

А через длительное время на дне ямы появилась сырая грязь, в которую Гог клал платок, а потом, когда тот напитался водой, выжимал над чашкой. Я был уверен, что, выпивая грязную жидкость, я подвергаюсь опасности получить все болезни на свете, но, за исключением священника, у которого начался понос, у нас желудки как-то выдержали. Впрочем, копая еще глубже, мы добрались до настоящего ключа, так что мы даже собрали запас воды. Через три дня мы, наконец-то, дотащились до Фаюма, где застали Мустафу и его людей. Они приветствовали нас, словно воскресших из мертвых. Оказалось, что Леннокс сбежал отсюда две ночи назад, забирая двух коней. Мы понятия не имели, куда он отправился. Не знали они и про его преступный поступок, считая, что пожар и взрыв Лабиринта – это дело рук Аллаха.

Не теряя времени, мы счастливо добрались до Каира, но там от Леннокса тоже не осталось и следа; он не посетил ни здешний караван-сарай, ни здешних знакомых. Благодаря этому, все наши багажи остались целыми. Скиргелла до сих пор развлекался на юге, а мы не знали, что нам делать дальше. Последние не вскрытые два письма с инструкциями il dottore у меня украли вместе с манускриптом. Нам не оставалось ничего другого, как, в соответствии с договоренностями со Скиргеллой (которых ранее мы выполнять и не собирались), отправиться в Иерусалим и в условленное время встретиться с литовским магнатом у подножия Великой Мечети Омара, где выступает стена древнего еврейского храма, которую сейчас называют Стеной Плача.

И тогда мы отправились на Гелиополис, Бубастис и Танис – древние города, расположившиеся на землях, на которых – как говорят – Иосиф расселил своих братьев-иудеев, не зная, какие последствия это впоследствии принесет избранному народу. Мы и сами считали, что дорога туда будет более интересной и короткой, чем караванный тракт на Суэц.