Волк в овчарне

Мне он показался моложе, чем я полагал, с буквально детским, хотя и красивым лицом; правда, его несколько уродовала унаследованная от Габсбургов нижняя губа, зато блестящие глаза свидетельствовали о живом уме.

Последующие дни, в ходе которых я официально получил назначение в качестве его настав­ника, подтвердили первое впечатление. При случае, местный знаток геральдики вывел мое происхо­ждение от одного из рыбаков из Каны Галилейской, который, только лишь по той причине, что дюжина апостолов уже была укомплектована, в историю не попал.

Молодой королевич полюбил меня, и я заметил, что он с охотой проводит со мной время, то в Троках, то ли после возвращения в Вильно. Он сам просил, чтобы я рассказывал ему как можно больше о мире за границами Польши, хотя, как я заметил, ему быстро делалось скучно. Я, со своей стороны, тоже немного исследовал его. Владислав знал жизнеописания великих мужей Плутарха, чи­тал Цезаря, ему весьма импонировал Александр Великий; хотя, казалось, он был весьма далек от мысли, что сам мог бы пойти его путем. Еще я отметил, что королевич испытывает беспрекословное послушание перед отцом, и сама мысль, что когда-то сможет его ослушаться, казалась ему невооб­разимой.

С самых малых лет подготавливаемый к военному ремеслу, он умел разговаривать с солда­тами, разбирался в оружии, усвоил основы тактики и командования. Особым здоровьем он не отли­чался, страдал почками, но это заболевание, которое я, благодаря одной микстуре, унаследованной еще от il dottore

, изгнал буквально за неделю, чем завоевал его чрезвычайное уважение, и так уже приличное с момента излечения королевы Констанции от докучливых мигреней.

В канон обязательного чтения я подсунул королевичу Макиавелли, которого тот проглотил с огромным запалом, дополняя такой скоростной курс Realpolitik биографиями английского короля Ген­риха VIII, его дочери Елизаветы Великой, Филиппа II Испанского, а так же Ивана Грозного. В ходе изу­чения жизнеописания Генриха IV Бурбона пришло известие о том, что 14 мая нож Франсуа Равальяка положил конец необычной жизни французского монарха. Сообщение об этом потрясло королевичем.

- Да как же это так, неужто есть люди, способные поднять руку на божьего помазанника?! – воскликнул Владислав.

Я ответил, что в истории такое случается весьма часто, и что имеются страны, такие как Мо­сква, где, в отличие от Польши, представляющей оазис покоя во всем мире, естественная смерть по­велителя является чем-то чрезвычайным, так что люди привыкли к тому, что трон, помимо парчи и горностаев, обязательно должен быть вымощен еще и кровью.

При случае сделалось явным совершеннейшее незнание наследником трона текущей поли­тики. Пришлось потратить какое-то время, чтобы ослабить его веру в то, будто бы историю направ­ляет Господь Бог посредством собственных помазанников. Я показывал Владиславу, что по сути своей это игра различных сил, держав, стремления родов к возвышению и отделению, эмоций, вы­званных религиями и давлением общественных групп. Я указывал на то, сколь трагическую роль иг­рают глупость, уязвленные амбиции и ослиное упрямство. Говорил я и стратегии с тактикой – расска­зывал (тем более, что только что прочел Хроники

Длугоша) о Казимире Великом, который войн не вел, а будучи еще юношей, с поля битвы под Пловцами попросту сбежал, зато пактами, договоренно­стями, иногда даже уступками, заложил основы могущества Польши.

Совместно мы еще раз проанализировали историю великой русской смуты, начиная с бе­зумств Ивана Грозного, вплоть до печальной ретирады второго Самозванца из Тушина, в котором поначалу он был домашним пленником польских наемников под командованием пана Ружанского, и бегства в Калугу, которым он отличился 6 января данного года.

В течение последующего полугода его солдаты и офицеры массово переходили на сторону короля Зигмунта. Был среди них признанный участник набега, Александр Юзеф Лисовский, герба Еж, человек неслыханно безрассудный, но, в то же время, обладающий быстрой ориентацией в обста­новке. Как рассказывал пан Скиргелла: "Из многих сражений вышел он победителем, практически весь край московитский мучая своими постоянными набегами; умом он понимал все замыслы непри­ятеля, тайные и явные, знал все, что неприятели делали, оборачивая все к их гибели. Дело в том, что научился он, предвидя вовремя замыслы москалей и проводя все необходимые для этого усилия, делать напрасными действия врага, удивительнейшими трюками делать напрасными даже самые хитроумные замыслы их вождей". Я познакомился с этим полковником, человеком уже немолодым, который прямиком из Тушина к королю прибыл, чтобы рассказать о побеге царицы Марины в Калугу и о замешательстве, случившемся после неожиданной смерти князя Романа Ружинского.