Волк в овечьем стаде

Ей следовало сказать «да». Отрицательный ответ пошатнул бы ее авторитет. Но ожидаемое «да» косвенно подтвердило бы, что и Томми мог солгать.

— Да, — ответила доктор Маклэрен.

Элиот не сразу отступился. Он несколько минут сидел молча, давая волю нашей фантазии обратиться мысленно к маленьким врунишкам и тому вреду, который они приносят. Когда очередь дошла до меня, я выпалил:

— Но ведь вы не думаете, что Томми лжет, доктор Маклэрен?

— Нет.

— Отсутствие физических повреждений, — спросил я озабоченно, — редкое явление?

— Напротив. Это нормально. — Дженет села на своего конька, утверждая, что признаки насилия на теле жертвы не обязательны.

Я позволил ей углубиться в историю вопроса, пока тема не была исчерпана. Думаю, мой следующий вопрос несколько удивил ее.

— Можно ли сказать, что дети часто с недоверием воспринимают взрослых, доктор?

— Я такого не наблюдала, — сказала она.

Меня не удовлетворила расплывчатость ответа.

Дженет отмела сомнения и продолжила более уверенно:

— Дети обычно приравнивают всех взрослых к родителям. Они хотят быть на них похожими в буквальном и переносном смысле. Когда малыш напуган или обижен, он инстинктивно кидается за защитой к взрослому. Так он поступает всегда, пока кто-то не злоупотребит его доверием.

— Что сбивает ребенка с толку?

— Рушится незыблемость его внутреннего мира, — подытожила Дженет.

— Обжегшись однажды, ребенок уже не знает, кому можно доверять?

— Да, точно. Ему не к кому обратиться.

Я покончил с вопросами. Элиот не возражал тоже. Было около шести, присяжные устали. Я удивился, когда Дженет отпустили и судья Хернандес вопросительно уставился на меня. Я наклонился к Бекки.

— Я что-то не так сделал?

Она показала мне свою копию обвинения, где подчеркнула все детали преступления, которые мы осветили в ходе свидетельских показаний. Оставалось надеяться, что мы сумели убедить присяжных.

Меня угнетала неизвестность и не позволяла сказать то, что я собирался.

— Обвинение закончено, ваша честь.

Судья коротко кивнул, повернувшись к Элиоту.

— Вы будете готовы начать утром, мистер Куинн? У вас есть свидетели?

— Есть, ваша честь. Мы будет готовы.

— Теперь я могу всех отпустить… — Судья Хернандес проинструктировал присяжных, прежде чем дать им уйти.

— Вот черт, — сказал я.

Бекки показала глазами на Элиота.

— Мне надо извиниться перед доктором, — добавил я.

Дженет не успела покинуть зал. Я подбодрил ее парой фраз и похлопал по руке. Репортеры, ожидавшие сенсаций, быстро ретировались, услышав мои нарочито громкие разглагольствования: «Этот парень еще пожалеет, что взбудоражил наш округ, клянусь!» И мы двинулись к выходу. Бекки, доктор и я.

— Прости, — сказал я Дженет на лестнице. — Я был обязан первым спросить тебя насчет медицинского заключения. Мне следовало получше тебя подготовить к его нападкам.

— Эй, — просто ответила она. — Я же говорила тебе, что это для меня не в новинку. Я и не ждала, что легко отделаюсь.

— Ну и хорошо. Легко сейчас говорить о перекрестном допросе, но я видел, как ее бросало в пот во время суда. Я обнял ее, и она дотронулась до моей руки. Мимолетно. Поднимаясь по лестнице, мы были игроками одной команды.

Войдя в кабинет, я обратился к Бекки.

— Он что-то пронюхал. — Я говорил об Элиоте. Бекки не надо было отвечать. — Но что? — добавил я.

— Что он может вызнать? — переспросила Бекки.

— О чем вы? — не поняла Дженет.

— Томми однажды отступился от своего рассказа в моем присутствии, — сказал я, — кому еще он мог открыться?

Бекки пожала плечами.

— Может, родителям? Учителю или кому-то в интернате?

Я обратился к Дженет:

— Томми никогда не говорил тебе, что его обидчик кто-то другой, не Остин?

Дженет покачала головой.

— Клянусь, — улыбнулась она довольно иронично.

— Он блефует, — предположила Бекки. — Он стремится зародить у присяжных подозрения.

— Возможно, — сказал я. — Но это слабое утешение.

Элиот мастерски владел этой тактикой, в наших кругах подобное приветствовалось: посеять сомнение в показаниях свидетеля, но я бы очень удивился, если бы Элиот не имел на руках хотя бы каких-то доказательств. Он ведь об этом намекнул, когда убеждал меня, что Остин не виновен. Он был не промах.

— Нам ничего не остается, как только ждать, — покорно вздохнула Бекки, но ее хитрющая физиономия выражала совсем иное.

Она явно сейчас ринется за доказательствами. Я думаю, Бекки, будучи прекрасным юристом, блестящим прокурором, сожалела о своей неприметной роли на этом процессе. Но я не мог выпустить нити обвинения из своих рук. От этого дела зависела моя судьба.

— Как держался Томми? — спросила Дженет, она появилась в зале только в момент дачи показаний.

— Сносно. — Я не стал распространяться.

Бекки возразила мне.

— Чего уж там! Он так нерешительно прошел к месту свидетеля, что я решила: толку не будет.

— Ты тоже так подумала? — с облегчением сказал я, а Дженет спросила:

— В каком смысле?