Волхитка

Чистоплюйцев около месяца, если не больше, настойчиво ходил по кабинетам. Потом ему закрыли вход в здание Президиума Российской Академии Наук – мордастые охранники с оружием на толстых бабьих задницах перестали пропускать его на вахте. И тогда он стал звонками бомбардировать кабинеты чиновников, но это было делом бесполезным – секретарши быстро вычислили его и не соединяли со своими шефами. И тогда он стал писать во все инстанции, которых по Москве – не сосчитать. И снова дописался до «турецкого султана». И угодил, в конце концов, на подмосковную «Канатчикову дачу» – психиатрическую больницу имени Кащенко. Там он тоже развивал теорию всемирного сухого потопа… Затем следы Ивана Ивановича пропали. Знакомые коллеги с «Канатчиковой дачи», пожимая плечами, невнятно объяснили Боголюбову: то ли скончался в жёлтом доме вышеназванный граф, то ли сбежал за границу.

Много позже Болеславу Николаевичу попалась в руки зарубежная газета. Чистоплюйцев действительно оказался на Западе. Прекрасный специалист в области биосферных исследований, он вызвал бурный интерес в научных кругах. Американский журналист в беседе с ним воскликнул:

– О! Нам такие «сумасшедшие графья» нужны, господин Чистоплюйцев!..

* * *

Будучи в Москве в Министерстве здравоохранения, Боголюбов настоятельно требовал: лечебницу душевнобольных надо срочно убирать из Горелого Бора; находится на месте бывшего тюремного лагеря – это пагубно действует на психику не только больных, но и здоровых: «Не захочешь, да сойдешь с ума!»

В министерстве обещали разобраться, но эти разборки сводились к тому, что Москва строчила казённые бумаги в захолустный Красноводск, а те – из города в район строчили. А из района уже звонили самому Боголюбову, и просили и требовали угомониться.

Замкнутый круг получался.

И опять он ехал в командировку, наивно полагая, что если он лично изложит проблему – его не могут не услышать. А Москва, она ведь зачастую, слышит только себя самоё.

* * *

Пока Болеслав Николаевич находился в командировках – чиновники решили сами действовать, порядок в больнице наводить.

Мальчика в белой рубахе с Негасимой Свечою увезли куда-то из Горелого Бора, чтобы, мол, пожара не наделал.

Боголюбов приехал в краевой отдел здравоохранения и стал выпытывать:

– А где он? Куда увезли?

Чиновники вертели глазками – старались не смотреть на него.

– Мы не знаем, где… Мы не имеем права говорить…

– Что значит – не имеете? Какой такой секрет?

– Вы не кричите, Болеслав Николаич. Не надо. Вы же, извините, не у себя в дурдоме.

– Нет, – согласился он, стараясь быть спокойным, – я у вас в дурдоме, это верно.

– А вот хамить не надо!

– И я вам тоже самое хотел сказать!

В общем, в краевом отделе здравоохранения произошел грандиозный скандал. Кончилось тем, что Боголюбов вынужден был покинуть Горелый Бор.

Началась волокита с назначением на новое место. В крайздраве считали Болеслава Николаевича сомнительным человеком, замешанным «в тёмных делах со спекуляцией мёдом». Твердили, что он «создает больным невыносимые условия – психи от него даже сбегают». Короче говоря, доктору вежливо дали понять, что на беловодской стороне с вакансиями туго.

– Может, куда в другую сторону поехать счастья попытать? – подсказал ему один чиновник-доброхот. – В Крым, например.

– А что в Крыму? – угрюмо поинтересовался доктор.

– Там есть одно чудесное местечко в клинике – должность заведующего. Правда, море далековато. Ну, так и наше море тоже скоро будет далеко. – Чиновник улыбнулся, рисуя перспективу: – Старик! Зато под боком у тебя будет плескаться Бахчисарайский фонтан, по которому бродит тень Пушкина, страстно любимого тобой. Рядом – древний пещерный город Чуфут-Кале…

– И что мне в этом городе? В этих пещерах?..

– Да это я просто к примеру. К тому, что там есть куча всяких прелестей, так что, старик, соглашайся, не прогадаешь…

«Старик» – а в последние годы он если не состарился, то сильно повзрослел, заматерел и даже обзавёлся ранними сединами – «старик» отказался. Для него это оказалось делом принципа. Не хотел уезжать побежденным. От графа Чистоплюйцева он знал историю белого храма во ржи, знал, как его далёкий родич – матрос по фамилии Волков, а по существу Боголюбин – последнюю свечу когда-то грудью защищал от пули.

«Мой черед настал теперь! – хмурился доктор. – Надо сберечь от вертопрахов Негасимую Свечу!»

17

В небесах над городом – почти не шевеля крылом – едва ль не по целому часу парил какой-то залётный орёл, обладающий фантастическим зрением. «И чего он тут ищет, среди камней? – думал Боголюбов, запрокинув глаза к небесам. – Учитель, помню, говорил мне: орлы и беркуты обладают волшебным глазом, и там, где человек видит простую глянцевую фотографию – орёл может увидеть целое звёздное скопище всевозможных разноцветных точек… А кроме этого, орёл обладает способностью различать цвета – большая редкость среди птиц и животных…»