Волхитка

– Да нету здесь Лизы! И не было! – опять кричит Кикиморов. – Это была Волхитка!

– Стоп! – сказал хозяин. – А ну, пошли, посмотрим.

Пошли, посмотрели в предбаннике – пусто. И Лизы Солоновской нет, и волчица мёртвая пропала.

И снова шум поднялся, теперь уже во дворе.

– Что за наваждение?! Кто зверя выгружал? – Мужики друг на друга кричат. – Куда положили?.. А где он?..

– Сколько волка ни корми, а он всё смотрит в лес…

– Да ладно! Не до шуточек! Где фонарик?

– Вот… – сказал парнишка. – На…

Белый свет ручьём плеснулся по тёмному холодному двору. Отец парнишки – не без робости – осмотрел пустую баню, двор. Поначалу вроде ничего такого… А потом – возле калитки – отец обомлел.

– Мужики! – негромко позвал. – А ну, сюда! Скорее!

– Что? Отыскалась?

– Идите, говорю. Посмотрите. А то я смотрю – глазам не верю.

Возле калитки – на чистом снегу – глубоко и отчётливо пропечатался свежий волчий след. Наклонились над ним, стали гадать.

– А может, собачий?

– Похож. Только волк тяжелее. Видишь, как глубоко продавил.

– Да-а! – изумился кто-то из охотников. – Настолько глубоко, как будто волк… или волчица… Кха-кха… Как будто бугая она тащила на загривке.

Помолчали.

– А если Волхитка? – тихо высказался кто-то. – Ведь у неё же вес такой, как у человека.

– Перестань. Что ты болтаешь. На ночь глядя.

– Да я просто говорю, что след такой глубокий…

– А ты лучше помолчи. Глубоко. Глубокомысленно.

Мужики продвинулись немного по следам и бросили: волчья глубокая строчка следов уходила куда-то за огороды, за глубокие овраги – в тёмную морозную тайгу, искрящуюся белыми созвездьями, лежащими на кронах.

И всю ночь потом в далёких дебрях слышался протяжный жуткий вой, не дававший заснуть парнишке. Тогда он сомневался: правда или нет? А теперь, когда годы прошли, он точно знает: да, это Волхитка плакала, слезами прожигала снег и лёд, каменья. И там, где упали горячие слёзы её, там волчье лыко взойдет по весне, нальётся горькой ягодой под осень…

5

Давно засох ручей возле околицы, давно разбило грозами три стародавних сказочных сосны за мостиком родимого села. И дорогу на въезде зашила густая трава-мурава – другие открыты пути… И только в памяти – в раздумьях да коротких снах – так же, как прежде: сосны под ветром поют у ручья, касатки окликают друг друга в небесах, широко синеют окоемы над пшеницей, тёплая июньская дорога пылит под ногами путника, и смотрит вдаль настороженный мальчик: что там? кто там? Лиза Солоновская идет?

Кто она, откуда забрела в эти края? Что с нею сделала Жизнь? Никто, наверное, никто – и повзрослевший мальчик тот – не сможет вразумительно ответить. Но почему-то с годами все чаще возникает в памяти повзрослевшего мальчика – и в душе, и в сердце возникает – светлый и печальный облик. Возникает, словно облако, бегущее по небу, чтобы слиться с другими облаками. И в результате облик этот сливается в воображении с другими, подобными – и появляется общий Образ Вечной Странницы, колдуньи. Идёт, идёт, беспечная, куда глаза глядят… Идёт сквозь дождь и широко шуршит по листопаду… И где-то среди бесконечных российских дорог – в боровой глуши или в степном раздолье – та колдунья обернётся вдруг Волхиткой, будет скитаться в поисках своего заклятого врага: не жить ему, не сеять зло по свету. Затем Волхитка скинет свое серое «платье», из волшебных сундуков достанет долгожданные наряды и сделается вновь прекрасной молодой царевной.

Только это будет после, а пока – идет, бредёт колдунья…

6

Над белой головою Вечной Странницы день за днём цветут и ярко жухнут зори, в перелесках вьются пружинистые пчелы по утрам, цветы целуют, нежную медвяную пыльцу берут и с протяжным гудом проплывают в тишине по своим воздушным тропам к пасеке. Иногда, заметив чёрствый кусок хлеба у Странницы в руках, пчелы норовят сдобрить кусок медком. Старуха ест и мягко улыбается; кто говорил, что Жизнь горька? Неправда! Жизнь – даже с ночевьём в кустах полыни – самый сладкий мед, мил-человек, запомни: нигде такого меда больше не отведать – только на нашей Земле!

Идёт колдунья по Руси, бредет царевна…

Гроза гоношится над нею – грызет небеса, как ядрёный орешек. Короткие дожди с весёлым хрустом рушатся на землю. Овраги и пригорки поют ручьями; и душа пьянеет и поёт. Кружат голову запахи промытой зелени, яростно-ярко горящей на солнечных сквозняках. Над нею чайка мечется – речным, озерным берегом. Краснобровый ухарь – молодой глухарь – самозабвенно ликует на моховом болоте. Полуденное солнце печёт в покосах; там сердечно и охотно Странницу встречают косари, дают приют в тенистом шалаше, рядом с которым сброшены платки и яркие рубахи косарей, а на соснах с кедрами расстегнулись пуговки янтарного смолья; живицей пахнет, сгубленными травами. И недалеко от родника томится крупно заросевший от прохлады глиняный кувшинчик с молоком – попей, сердечная…

Что ищешь на Земле?