Волки траву не едят

Лавров одной рукой держался за какую-то рукоять, а другой намертво вцепился в спасательный жилет Анабель. Та вскрикивала при каждой атаке кита, плакала и молилась Пресвятой Деве Марии. На корме в два голоса матерились Кремень с Осинским.

Высоко в небе над скалами Ройзенблит продолжал чудовищно хохотать.

– Сеньор, ветер! Давайте возвращаться! – умолял пилот.

– Нет, смотри! Ты видел? Видел? – кричал профессор. – А теперь – акулы!

Профессор опять взялся за рукоятку управления орудием убийства. Неожиданно налетевший порыв ветра накренил вертолет и бросил его в сторону. Александр не удержался и с диким воплем сорвался вниз, вслед за ним полетело и его уникальное изобретение – излучатель Ройзенблита-2… Испуганный вертолетчик, посмотрев вслед улетающему гению, поспешил направить вертолет обратно к берегу, подальше от этого страшного места… Диковинный излучатель вдребезги разбился о скалы.

Внизу все стихло. Агрессивные киты-убийцы вдруг успокоились и бросили изрядно потрепанное суденышко с заглохшим мотором на волю волн и ветра.

– Никто не ранен? – спросил Лавров.

– Нет! – отозвалась Анабель.

– Ц-целы! – заикаясь, ответил Осинский.

– Твою Колумба мать через пролив Босфора и Дарданеллы, – разразился Кремень.

– Капитан Хуан? – окликнул Виктор.

– Muy bien, señor, я в порядке, сейчас заведу мотор, до берега недалеко, эти чертовы киты допинали нас до самой Вилья Мелимойу.

– Я такого еще не видел, – сообщил Кремень. – Мне кажется, они и подлодку сожрали бы.

– О да, сеньор, эти косатки прыгали выше, чем обычно, и съели второй бот, словно ужин.

– Надо вернуться и подобрать тех, кто остался в живых, – предложила Анабель.

– No se puede, senorita, мы не сможем, солнце уже садится, а у нас открылась течь, – безапелляционно возразил капитан. Впрочем, спорить с ним никто и не собирался.

Никто не заметил, как запоздалая белая акула, приплывшая к скалистому берегу с целью поживиться, подобрала тело погибшего профессора Ройзенблита и исчезла в морских глубинах.

* * *

Вилья Мелимойу, маленькая рыбацкая деревушка из двенадцати домиков, прилепившаяся на крутом морском берегу близ одноименного вулкана, будто выпала из времени. Здесь нет автомобильного движения, как и самих автомобилей. Все, как в старину: пешком вверх от пристани. Как и много-много лет назад рыбаки здесь уходят в море и возвращаются с уловом. Иногда не возвращаются. Вот и в этот раз Хуан Гарсия де Сото чудом остался жив и по такому случаю налил своим гостям по чарке чилийской чачи – писко.

– Вот что я вам скажу, уважаемые сеньоры и сеньорита, – торжественно произнес капитан Хуан, поднимая чарку. – Никогда еще киты не нападали в наших водах на лодки. Такое со мной в первый раз!

– Пусть будет и в последний, сеньор капитан! – в тон ему ответил Лавров, и украинцы выпили горячительное, не поморщившись.

Капитан Хуан Гарсия де Сото йо Сото-майор у себя в деревне оказался птицей совсем другого полета. Его дом был большим и старым, в тени таких же больших и старых деревьев черемойя. Двухэтажный, обшитый дранкой, с тонкими колоннами, поддерживающими крышу веранды. Фигурные столбики балюстрады, обрамлявшей веранду, напоминали ножки старомодного рояля. На веранде сидело несколько ветхих стариков, укрытых индейскими пончо, несмотря на то, что лето в Вилья Мелимойу было жарким.

На ужин молчаливая жена капитана Хуана подала «кальдийо де конгрио» – густой суп из свежего угря с овощами и вкусные морские водоросли.

– Как это называется, сеньора? – спросил про водоросли Лавров.

– Кочайуйо, – односложно ответила жена Хуана, которую тот даже не представил. Женщина была не старая и не молодая, не слишком чистая и не слишком грязная, смуглая, обтрепанная и, судя по всему, сварливая и глупая.

Почему Виктор так скрупулезно все отмечал? Потому что когда ты только что вырываешься из плена, а заодно и лап смерти, каждая мелочь превращается для тебя в событие, каждый шаг приобретает значение. Когда все автоматические жесты, такие давние и привычные, становятся отдельными волевыми актами. Словно учишься заново ходить после инсульта… Ничего не получается само собой, абсолютно ничего. Свобода и уверенность в завтрашнем дне – это слова антагонисты. Когда ты по-настоящему свободен, то не можешь быть уверен даже в следующем мгновении, не то что в следующем дне.

– Рыбаки Вилья Мелимойу на вулкан не ходят, нам там делать нечего, а вот индейцы раз в год откуда-то появляются. Если ваш друг там с ними бывал, то он вас и отведет, если, конечно, завтра утром не передумаете, – напутствовал их перед сном капитан Хуан.

– Нет, не передумаем, – ответила за всех Анабель. – Слишком дорогого нам стоило сюда добраться, чтобы отступить перед последними двумя километрами восхождения.