Волкодав

Окошка в клети, даже волокового, не было: сруб располагался внутри насыпи под земляной стеной крома. Волкодав занимался своим делом в скудном мерцании лучины. Потом, к окончательному изумлению стражников, он медленно обратил в сторону светца развернутую ладонь. И огонек, трепетавший на расстоянии двух аршин, погас, как задутый. До сих пор парни о таком только слышали. Самим видеть не приходилось.

Волкодав, которому светец был не особо и нужен, удовлетворенно кивнул в темноте. Вытащив загасшую лучину из железного расщепа светца, он загнал ее между бревнами, – для Мыша. Завернулся в плащ и лег спать.

Отец Волкодава не каждый день делал оружие, но сын помнил, как в гостевом доме рода останавливались славные воины, нарочно приезжавшие заказывать у кузнеца Межамира клинок знаменитой веннской узорчатой стали. Разборчив был. Межамир. Никакая плата не побудила бы его создавать меч для злого, разбойного человека или богатого лодыря, возмечтавшего о драгоценной игрушке. Не все продается за деньги, не все покупается. Меч же – свят. В нем Правда Богов.

Лучшими кузнецами в древности и теперь были Серые Псы. Не бывало недовольных мастерством Межамира. Он же умел не только сварить чудесную сталь и обратить се в добрый клинок, он способен был сам и показать все, на что тот клинок был способен. Русоголового Межамирова первенца в такие дни из кузницы было не выгнать. Во все глаза смотрел за отцом, силился перенять науку, к которой его, по неразумной малости лет; пока что не допускали. Малец вовсе не мечтал заделаться витязем и следовать за боевым кнесом. Он будет кузнецом, как отец. Но разве может венн называться мужчиной, если не знает, с какой стороны у меча рукоять?

Он так ждал возраста мужества, мечтая дать строй и порядок обрывкам подхваченных знаний, постичь то необозримое в себе и вокруг, что дает право называться воином и мужниной…

В ночь разгрома Межамир погиб от стрелы, ударившей в спину. Его так и не взяли мечом, но, один против многих, он не уследил за стрелком, подобравшимся сзади. А сын кузнеца, когда справилась душа с первым отчаянием неволи, понял: ту стрелу, не иначе, направили милосердные Боги. Что сталось бы с отцом, начни Людоед добиваться от него рабской работы?.. В другой клетке сидел бы, напротив Тилорна?..

В каменоломне Серый Пес изумил сотоварищей, заведя странное обыкновение: когда заканчивался дневной урок и измочаленные люди замертво оседали на каменный пол, чтобы кое-как прожевать безвкусную пищу и немедля уснуть, костлявый юнец принимался скакать туда-сюда, размахивая воображаемым мечом. Сначала в него швыряли обломками породы: громыхание цепей не давало уснуть. Потом однажды его подозвал молчаливый мономатанец с телом блестяще-черным, словно выточенным из камня кровавика. Рудничный кашель уже добивал его, догрызал последние клочки легких.

«Я был воином, – сказал он Серому Псу, – Смотри, как это делается у нас…»

Мономатанец умер через два дня. Он стал первым из многих наставников, встреченных Серым Псом за семь лет в неволе. Правда, их наука мало помогала ему в бесконечных драках с надсмотрщиками. Потому что воображаемый противник, так же отличается от настоящего, как мысль о смерти – от Нее Самой. И еше потому, что очень мало народов создало боевые ухватки в расчете на колодки и цепи, и Серый Пес в то время о них даже не подозревал…

Ночью Мыш обнаружил под притолокой щель, выбрался наружу и отправился на охоту. Проснувшись перед рассветом, Волкодав спустил босые ноги на берестяной пол, тщательно расчесал волосы костяным гребешком, встал на колени и начал молиться. Вообще-то венны редко падали ниц перед своими Богами. Ибо Светлые Боги хотят, чтобы люди тянулись к ним ввысь, а не ползали на брюхе от страха. Но теперь Волкодав звал не Богов. Он разговаривал со своими наставниками. А наставник – это такой же человек, как ты сам, только мудрее и лучше. И оттого перед ним не грех склонить голову и колени.

Вернувшийся Мыш возбужденно заверещал, повиснув над головой Волкодава. Венн подставил ему ладонь. К лапке зверька был привязан клочок бересты, крепко перетянутый ниткой.

«Милый наш Волкодав! – с бьющимся сердцем разобрал он четкие сольвеннские буквы. – Мы так любим тебя. Ты обязательно победишь. А за нас не беспокойся».

Подписи не было, но венн в ней не нуждался. Как ни убога была его грамотность, руку Ниилит он узнал бы из тысячи.

Никто никогда не присылал ему писем… Он захотел прочитать записку еще раз, но строчки отчего-то расплылись перед глазами.