Волкодав

Неслышные тени придут к твоему изголовьюИ станут решать, наделенные правом суда:Кого на широкой земле ты подаришь любовью?Какая над этой любовью родится звезда?А ты, убаюкана тихим дыханием ночи,По-детски легко улыбнешься хорошему сну,Не зная, не ведая, что там тебе напророчатПришедшие властно судить молодую весну.И так беззащитно-доверчива будет улыбка,

А сон – так хорош, что никто не посмеет мешать,И, дрогнув в смущенье, хозяйки полуночи зыбкойСудьбы приговор погодят над тобой оглашать.А с чистого неба льет месяц свой свет серебристый,Снопы, и охапки, и полные горсти лучей,Черемуха клонит душистые пышные кисти,И звонко хохочет младенец – прозрачный ручей.И что-то овеет от века бесстрастные лица,И в мягком сиянии чуда расступится тьма,И самая мудрая скажет: "Идемте, сестрицы.

Пускай выбирает сама и решает сама».

8. ПРОГУЛКИ ВЕРХОМ

Волкодав стоял на заднем дворе крома, на площадке для стрельбы из лука, и бил в цель. Если не упражняться, любая сноровка забывается. Он стрелял по-всякому: и просто так, и лежа, и навскидку с поворота, и бросаясь кувырком через голову, и с коня, сидя на нем охлябь. А заодно приучал Серка слушаться только коленей, голоса и свиста, без поводьев.

Увидев подошедшую кнесинку, он опустил лук и поклонился:

– Здравствуй, госпожа,

– Как твои раны? – первым долгом спросила она. – Заживают? Он ответил:

– На мне быстро все заживает, госпожа.

– Ты хорошо стреляешь, – похвалила правительница и потянулась к луку: – Покажи.

Это был могучий веннский лук, высотой до груди стоящему человеку, спряженный добрым мастером из можжевельника и березы, оклеенный сухожилиями и рогом и повитый сверху берестой. Он был способен стрелять и в лютый мороз, и под дождем. Кнесинка взвесила его на ладони, потрогала вощеную кожаную тетиву, и тетива негромко загудела. Страшное оружие. Из таких вот и пробивают дубовую доску за двести шагов.

Девушка внимательно и с явным знанием дела осмотрела лук и не нашла нигде кнесова знамени. Всю воинскую справу Волкодав покупал сам, за свои деньги.

– Ничего в оружейной не берешь, – заметила кнесинка. – Что так?

– Я не витязь, госпожа, – сказал он. – Я не должен зависеть от вождя.

Кнесинка посмотрела на его руки и спросила:

– Ни щитка, ни перчаток не носишь… Не боишься пораниться ?

Неловко спущенная тетива в самом деле могла покалечить. Волкодав сказал:

– В моем деле загодя не изготовишься, госпожа. Елень Глуздовна попробовала натянуть лук и едва сдвинула тетиву. Чтобы удержать ее, как полагалось, возле правого уха, требовалось усилие, равное весу взрослого человека.

Она немного вымученно улыбнулась и спросила:

– А ножи метать умеешь? Волкодав кивнул:

– Умею, госпожа.

– Покажи.

Венн вытащил из ножен тяжелый боевой нож и наотмашь, не целясь, запустил им в деревянный столб, сплошь разлохмаченный прежними бросками упражнявшихся. Нож слетел с ладони, перевернулся и засел, войдя в дерево на два вершка. Волкодав сходил за ним и пришел назад, пряча клинок на место. Кнесинка задумчиво наблюдала за ним.

– Я не хочу, чтобы ты ссорился с Лучезаром, – сказала она погодя. Волкодав ответил:

– Я не ссорюсь с твоим братом, госпожа. Она неожиданно попросила:

– Научи меня владеть оружием, Волкодав. Он подумал и осторожно поинтересовался:

– Прости, госпожа, но ты ведь выросла при дружине. Как вышло, что ты оружию не обучена?

Елень Глуздовна ничего ему не ответила. Только почему-то покраснела, повернулась и молча ушла. Выбрав время, Волкодав в тот же день расспросил Правого. Боярин строго посмотрел на него: что еще за любопытство? – но затем, видно, рассудил, что телохранитель навряд ли спрашивал ради пустой забавы. И поведал венну, что мать кнесинки была знаменитой воительницей: государь Глузд поначалу состоял у нее простым воеводой. Она погибла в бою с морскими сегванами, и Глузд, оставшийся растить несмышленую дочку, поклялся, что не допустит для нее такой же судьбы.

– Кнес ее сам не учил и нам заповедал, – предупредил он Волкодава. Тот кивнул:

– Спасибо за науку, боярин…