Аркадий лихорадочно пытался сообразить, как эти события откликнутся на планах по захвату проливов. На первый взгляд очень положительно. Стамбульская армия завязнет на востоке Малой Азии, быстро вернуться не сможет, противостоять казацкому нашествию реально будет только столичный гарнизон.
– Как ты думаешь, в Крыму это волнений не вызовет?
– Не, вряд ли. Вот если б зимой Ислам Созополь взял, полыхнуло бы знатно, а ныне не с чего им бунтовать, мурзы у них не сошли с ума идти на нас вой-ной в одиночку.
– Дай знать мурзам, что отбытие крымских молодцев на помощь своим братьям преследоваться не будет. Чем больше их выедет добровольно, тем нам легче.
– Не веришь татарве?
– Веришь не веришь – в таких делах о вере и речи быть не может. Как ни крути, а татары в Крыму для нас – бомба. Как только Турция восстановится, воспрянет из нынешних бед и неурядиц, а она обязательно поднимется из пепла, правящие там Гиреи пойдут отвоевывать Родину. Не говоря уж о столице, которую мы хотим захватить. Это, в конце концов, их святая обязанность. И получим мы еще один фронт в собственном тылу.
– Так может, перерезать их к такой-то матери? – Хмельницкий хитро прищурился, на эту тему они не раз говорили.
– Опять за рыбу гроши!
– Так сам же говорил, что мертвые не кусаются.
– Да, говорил. Уверен, что ты не забыл мои рассказы о разных вариантах решения проблем с неудобными народами. Вообще-то в таких случаях самый надежный вариант – полное уничтожение. Но это вообще, а в частности, если мы уж привели в Турции к власти Гиреев, то уничтожать их народ – глупость несусветная. Такого не забывают и не прощают. А уничтожить турок и татар, которых выпустили в Анатолию, мы не можем, не в силах и вряд ли когда будем в силах. Зачем целый народ лютейшим врагом делать?
– И так нехорошо, и этак плохо?
– Только не говори, шо не видишь выхода, не поверю.
– Будем выпихивать тех, кто еще остался, к уже ушедшим.
– Да! – Аркадий в запальчивости взмахнул рукой. – Тотальная депортация. Если для кого родная земля дороже веры, пусть принимает православие, таких оставить и охранять от балканских переселенцев. Остальных со скотом и движимым имуществом выпроводить в Малую Азию, как только сможем организовать паромную переправу через проливы. В нынешней ситуации многие охотно пойдут на помощь своим, и Гиреям землю им легче будет найти для оседания.
Разговор прервал стук в дверь, после чего она приоткрылась, сквозь нее просочился юный джура и торжественно произнес:
– Батько, пани до столу просять.
Компания за обедом собралась прекрасная, хотя с таким определением очень многие не согласились бы – уж очень неоднозначная слава имелась и у самого Москаля-чародея, и у близкого к Хмельницкому Золотаренки, да кого из старшины не возьми… к ангельскому чину трудно причислить, даже если очень стараться.
За обедом всерьез о делах не говорили, стараясь угодить хозяйке, вели себя чинно и солидно, как и полагается на мероприятии, проводимом главой государства. Угощение на столе существенно уступало магнатским пирам, гетман себе таких сумасшедших трат не позволял даже на торжественных приемах, но и бедным его назвать было невозможно.
После обеда Аркадий высказал благодарность и восхищение хозяйке, галантно восхитившись ее видом, после чего поучаствовал в совещании в знакомом гетманском кабинете. Обговаривалась в узком кругу подготовка к переброске войск на юг. В связи с тем, что большая часть полководцев пребывала в войсках вне Чигирина, обсуждали очень нелегкие транспортные и снабженческие проблемы предстоящей операции. В частности, Москалю-чародею порекомендовали не отправлять больше пушек и боеприпасов в войска, а начать их сплав вниз, к морю. Много спорили по поводу конкретных путей движения, по необходимому для похода количеству орудий, лошадей, телег… Единственное, на чем дружно все сошлись – чем раньше удастся начать эту войну, тем больше шансов на успех.
Впрочем, переброска сечевиков шла уже полным ходом. Им суждена была совсем неожиданная планида. О чем, правда, знали считаные люди из числа самой верхушки старшины Сечи и Дона, часть донцов по этому предложенному Аркадием плану присоединялась – с согласия Шелудяка – к сечевикам.