Вольное царство. Государь всея Руси

Далее Феофил обещал от господы и всего Новгорода: рукополагаться нареченным архиепископам новгородским только в Москве, у гроба Петра митрополита; не сноситься с королем польским и Литвой; не принимать к себе князя Ивана Можайского и сына Шемяки; отменить вечевые грамоты; верховную судебную власть оставить за великим князем московским и не составлять судных грамот без утверждения их великим князем…

После речи сей Иван Васильевич стал еще приветливей.

– Яз хочу токмо добра Новугороду, вотчине моей, – сказал он. – Вы же сами во всем виновати, вы подняли меч свой на меня. Ныне же жалую вас за покаяние ваше. Согласен принять все, что даете мне, и сам ворочаю вам Демань и Торжок, освобожу от присяги деманцев и новоторов; не возьму серебра и хлеба, которые следуют мне от Торжка и волостей его. Старины же вашей яз и пальцем не трону. Идите сей же часец в шатер к дьякам и думайте там до обеда с боярами и дьяками моими о грамоте докончальной. Молю тя, отче, и всех вас, посольников новгородских, к собе на обеденную трапезу.

Отпуская посольство новгородское с боярами и дьяками и всех прочих, Иван Васильевич задержал при себе на малое время дьяка Бородатого.

– Ты, Степан Тимофеич, – сказал он ему, – наидобре из всех нас ведаешь новгородские дела, особливо суды их, и судные грамоты, и как сильны бояре старым обычаем, наводки на суды деют.[16] Ты же такую старину их всякую поддержи, дабы росла меж новгородцами смута. Пусть и вече их по старине будет, где сильные слабых и бедных убийством и буйством давят, рабов собе деют, дабы бедные люди новгородские у Москвы защиты искали.

– Добре, государь, – воскликнул дьяк Бородатый, – по всей старине-то мир сей Коростыньский подпишем!

– Хотят сами того, – усмехаясь, перебил дьяка государь. – Старину новгородскую будем мы стариной же бить, пока под руку Москвы Новагород не приведем.

Государь замолчал, а дьяк Бородатый растерялся, оторопел слегка, но, оправившись, воскликнул изумленно:

– До седых волос яз дожил, государь, а такого разумения хитрого не зрил никогда. Мыслю яз, что коростыньское докончание горше им будет Шелони и Заволочья!

К обеду все грамоты по Коростыньскому миру были посольниками новгородскими и дьяками и боярами московскими составлены без торгов и споров, легко и быстро к взаимному удовольствию.

Государь вместе с братьями своими почетно встретил гостей, будто и войны никакой не было. Новгородцы были радостны и поднесли государю дары богатые: сукна и бархаты ипские, вина фряжские, пиво немецкое, сосуды золотые и серебряные и много каменьев самоцветных в перстнях, в обручах женских и серьгах.

Потом пир пошел, богатый напитками и яствами, но не долгий, ибо спешили посольники засветло отъехать к себе в Новгород Великий.

Встав из-за стола, нареченный владыка Феофил прочитал молитву и поблагодарил великого князя от имени всего посольства за гостеприимство и ласку.

Подозвав потом к себе от клира своего священника, отца Ипата, взял у него две книги, написанные на пергаменте, подал их великому князю и молвил почтительно:

– Ведаю, господине, усердие твое ко всему книжному, приношу тобе в дар из ризницы Святой Софии сии списки:

«Мерило праведное», которое многому учит в государствовании, мудрым поучениям учит святых отцов и древних еллинских мудрецов, а такожде и «Шестоднев», переведенный с грецкой книги «Эксамерон», писанной в Цареграде Георгием Писидой. Перевел же ее дьяк митрополита московского, святителя Киприана, Димитрий Зограф в лето шесть тысяч восемьсот девяносто третье.[17]

Сей дьяк Зограф именует «Шестоднев» еще так: «Премудрого Георгия похвала к Богу о сотворении всея твари…»

Иван Васильевич тронут был подарком и, поблагодарив владыку, сказал:

– Дар твой вельми люб мне, и вложу яз его в книгохранилище свое московское; Степан Тимофеич, прими драгоценные книги сии. Теперь же приступим к чтению докончальных наших грамот.

Часа два длилось чтение грамот. Государь не раз одни слова отвергал и заменял другими, уяснял обещания свои и новгородские, дабы инакомыслия быть не могло ни у той, ни у другой стороны. Некоторые из бояр московских и дьяки московские, кроме Бородатого, дивились великой милости государя к новгородцам, ибо мир Коростыньский, за малым исключением, повторял договор с новгородцами покойного великого князя Василия Васильевича в Яжолбицах. Сам же государь был весел, и новгородцы радовались его милостям, так как старинные обычаи их Москва почти не трогала.

Когда чтение было кончено и всякие исправления прекратились, Иван Васильевич сказал: