Вольные переводы

Эпиграфы – отправные точки путешествия в мир поэзии, они, как камертоны, подсказывали интонацию, настроение, хотя иногда подбирались позже, вдогонку к стихотворению.

Мои переводы далеки от подстрочника, они возникли скорее как ассоциации, как родственное состояние души. Иногда мой перевод имеет с оригиналом лишь общую «станцию» отправления. Используя оригинал как трамплин, я в полете остаюсь наедине с самим собою, ибо таким образом все равно подхожу к вершине истины гораздо ближе, чем если бы упрямо пытался дословно передать содержание стихотворения.

Бальмонт, переводивший «Витязя в тигровой шкуре» гениального Шота Руставели, приводил слова Сервантеса о том,

«…что всякий перевод похож на узорную ткань, показываемую с изнанки…». Но есть ткани красивые и с лица, и с изнанки. Интересно мнение Беллы Ахмадулиной о сущности перевода:

«…Я рассматриваю перевод, как любовь одного человека к другому…

Мне кажется, что подстрочник – это дитя, если можно так сказать, которое беззащитно, оно потеряло ту жизнь, в которой оно жило на родном языке, и еще не определило новой жизни. Пока это только дитя, с которым можно сделать все, что угодно, и лишь настоящее искусство поставит, направит, усыновит это дитя, сделает его не только своим ребенком, но отнесет ко всему миру, чтобы весь мир принял его в свои объятья.

…Мы говорим о пределах вольности перевода. Я думаю, что математическим способом не удастся вычислить должный предел.

…Я считаю, что истинно точным перевод можно сделать путем каких то неточностей, потому что потери при переводе с одного языка на другой обязательно бывают».

Сколько душевных сил и переживаний потрачено в мире на поиски идеальной любви, и сколько грехов на совести обеих сторон во все времена и у всех народов. Но жизнь повторяется во всех ее проявлениях, и мы опять летим, как бабочки на свет, опаляя крылья.

Ларошфуко в «Maximes» писал: Une vie sans passions ressemble’a la mort. Жизнь без страстей подобна смерти.

Но разве справедливо то, что бессмертники и незабудки рож даются только ценою страданий. Эльдар Рязанов писал:

Всe я в доме живу,В том, который снесли и забыли,

Я на службу хожу,Ту, где должность мою упразднили.От мороза дрожу,Хоть метели давно отшумели,И по снегу брожу,Что растаял в прошедшем апреле.

Гете говорил, что за всю жизнь он был счастлив всего семь минут. На Востоке продолжительность жизни определялась только теми драгоценными минутами и днями, которые приносили людям незабываемую радость. Поэтому на кладбище можно было встретить могилу с эпитафией, гласившей, что ага такой то прожил три года и три месяца, хотя уходил из жизни в весьма преклонном возрасте. Так пусть будет благословенна Божья благодать, именуемая Поэзией.

Вспоминается стихотворение, посвященное Ириной Одоевцевой Николаю Гумилеву:

Вьется вихрем вдохновеньеПо груди моей и по рукам,По лицу, по волосам,По цветущим рифмами словам.Я исчезла, я – стихотворенье,

Посвященное вам.

В этой книге хотелось бы высказать все – от первого крика до последнего вздоха, но «еще не вечер» и эхо моей «последней осени» длится всю оставшуюся жизнь. Так что дай вам Бог, дорогой читатель, настоящей любви, той самой, когда ближнего любишь больше самого себя, ибо тот, кто любит всех, не любит никого. Все остальное лишь ступеньки на дороге к ней, единственной и неповторимой.

P.S….Пусть читателя не удивляет тот факт, что рядом с велики ми творцами, он может встретить мало кому известных авторов, поскольку переводы размещены в хронологическом порядке. Что касается японских стихов, то у меня была возможность слышать их на родном языке и ознакомиться с подстрочником, но поскольку сборник рассчитан на русского читателя, я предпочел их представить в русском переводе.

В течение одного года, один за другим, ушли из жизни самые близкие мне люди: Мераб Гамкрелидзе, Мишико Шенгелия, Заур Болквадзе, Джанри Кашия и Гоги Киладзе.

Прощанье с ними закончится только тогда, когда я снова встречусь с ними. Царство им небесное!

Гугули Кебурия