— Вопрос не в том, убью ли я тебя. Вопрос в том — убью ли я ТОЛЬКО тебя. У меняотличный слух. Я слышал, как ты говорил на крыше со своими солдатами… Ты хороший человек. Тебе не все равно, умрут они, или нет. А я люблю хороших людей. Вас очень легко заставить делать то, что надо. Понимаешь?
— Слух… Говоришь… Отличный..? А зрение…
Старшина нащупал левой рукой рукоять по прежнему лежавшего за пазухой «Нагана». «Со своими людьми»… — есть вероятность, что эта тварь их слышала, но не видела. А, значит, выстрел в упор будет для неё неприятной неожиданностью. Вопрос в том — насколько?
Хлопок задушенного глушителем выстрела был не таким тихим, как его себе обычно представляют. Нарушитель, разжав пальцы, выпустил мешком осыпавшегося на землю Тарасова и удивленно уставился на дырку в груди из которой, вместо крови, сочились блестящие искры, сгорая воздухе и превращаясь в мелкий черный, похожий на окалину пепел.
— Ты что наделал? — тварь подставила руку под эти искры и удивленно посмотрела на растущую кучку пепла в ладони, — Ты убил меня.
— Я честно предупредил: «Попробуешь выкинуть какую-нибудь херню — дырку сделаю.» Думал я шутки с тобой шутить буду, педрила ебаная?
— Но это неправильно… — в голосе была почти детская обида, — Так не бывает!
— Вот только что про это говорил… Думаешь, что смерть, это с кем угодно, только не с тобой, да?
— Да… — широко распахнув глаза, нарушитель начал медленно оседать на землю, — Вы рождены для смерти, мы — для жизни… Вечной… Жизни…
У Старшины в глазах запрыгали белые мушки. Хер знает, это от того, что его чуть не придушили, или тварь, издохнув, воздух испортила? Проверять желания не было, так что он отполз подальше и некоторое время лежал пытаясь отдышаться. Спать уже не хотелось. Едрить взбодрился, всем советую… Что-ж за дела-то такие? Почему тут всякой сволочи потусторонней словно медом намазано? В Чечне и то безопаснее было — там хоть гадать не надо, убьешь ты эту херню или нет. Сев, Тарасов помотал головой и огляделся. Тело по прежнему лежало на месте. С одной стороны, это радует… Херово было бы, если, пока он валялся, эта штука взяла и уползла. А с другой, Комбат, конечно, сказал, что с проблемами будут разбираться потом, но явно не с такими… Хорошо ребятам в Голливуде. Прибили какого-то брандышмыга и он либо сгорел без остатка, либо просто камера отьехала и все — вроде как само убралось. А ему это сейчас куда девать? И, главное, девать надо быстро. Не то, что бы он Коростылеву и Вятушкину не доверял, но, помня как быстро все разболтал Бухарметов, лучше труп им не показывать. И подсобникам тоже…
Митрофанов! Тварь приходила за ним! Вот от коготот прятался! Но нахера? Месть, как Бухарметову? В любом случае — он решил его проблему, теперь пусть Митрофанов решает проблему с телом. Встав, Тарасов подошел к трупу и попробовал его поднять. Ему приходилось таскать людей. И не только павших в боях с зеленым змием. Обычно, это тяжело, но тварь, будучи выше его на голову, на удивление, весила не больше мешка крупы. Затащив тело в кусты, Старшина еще раз огляделся и решил его обыскать. На удивление, по карманам не оказалось ни денег, ни документов. Часов и колец тоже не было, только на шее, на тонкой цепочке висел темно красный каплевидный камень размером с яблочную семечку. Сняв его, Тарасов сунул добычу в карман и пошел к овощехранилищу.
— Петр Евгеньевич! Выходь! — гаркнул он ботнув в дверь с ноги, — Выходь не бойся…
— Вернулись уже?
— Нет! Лучше! Прибил я эту штуку…
На минуту повисла тишина, потом, из-за двери раздалось робко-удивленное.
— Какую..?
— От которой вы ныкались тут.
— Вася… Нет… Ты не Вася…
— Бля! Я серьезно. Хрен пойми — то ли баба, то ли мужик, волосы до плеч, говорит как нарик и резкий как понос. Душить меня пытался, ну я его и того. А он искрами сифонить начал и кони двинул.
— Я тебе не верю…
— Да еп вашу мать… Ну как вам доказать-то? У него еще цацка была в виде капельки.
— Она у тебя?
— Да. Показать?
— В щель под дверь сунь…
Бурча под нос ругательства, Тарасов просунул трофейное украшение под дверь. Снова повисла тишина.
— Э! Только с возвратом!
Загрохотали отодвигаемые ящики, потом щелкнул засов. Дверь открылась, и на пороге появился белый как мел Митрофанов, держа в руке цепочку с камнем. Глаза у него были круглые как блюдца. Посмотрев на Старшину, он перевел взгляд на камень, потом опять на Старшину.
— Вася… Ты понимаешь, что ты наделал?
— Нет. И хотелось бы подробностей. Потому, что эта херь обещала меня грохнуть без вариантов, а перед этим заставить выманить вас, или она грохнет всех остальных. Не сказать, что бы я был в восторге от этих вариантов и требую объяснений.
— А чем ты её завалил?
— Пристрелил.
— Ты не мог её пристрелить… Пули их не берут! — Митрофанов дернулся было назад, но Старшина перехватил дверь, — Пусти!
— Не пущу. Пошли! Пошли, блять! Вы меня сегодня все, что-ли, заебать решили!?
Практически волоком дотащив отбивающегося Митрофанова до кустов, Тарасов гордо предъявил ему труп.
— Вот! Дохлый как фараон в музее! И дырочка как у того ежика резинового! Теперь веришь!