Волонтер девяносто второго года

И все-таки в Шалоне настроение людей изменилось. Патриотическая суровость смягчилась; древний город — на равнинах вокруг него закатилась звезда Аттилы, — который и теперь, за неимением прочей торговли, продает только шампанское, что начали вырабатывать недавно, населяли дворяне, рантье, монархически настроенные буржуа. Для этого провинциального аристократического мирка видеть несчастного короля в подобном положении было безутешным горем.

Все знали, что короля везут обратно в Париж: ему приготовили роскошный ужин.

Как и в Варенне, король и королева пригласили на ужин гостей, и их представляли королевской чете; местные дамы явились с огромными букетами, засыпав королеву цветами.

Решили, что в путь двинутся завтра, хорошо отдохнув, ведь их так славно приняли в Шалоне.

Хорошо отдохнуть означало выслушать мессу, отобедать — в те времена еще обедали в полдень — и отправиться в дорогу, когда спадет дневная жара. Мессу должен был служить г-н Шарлье, конституционный священник собора Богоматери в Шалоне.

В десять часов король отправился на мессу вместе с королевой и всем семейством; но, едва началась служба, послышался громкий шум. Это национальные гвардейцы из Реймса требовали, чтобы король выехал немедленно. Любая задержка казалась ловушкой этим людям: научившись не доверять королю, они уже не верили никому. Несколько национальных гвардейцев, более ожесточенных, чем другие, вломились в часовню, смяв стоявшую у двери охрану.

Королю и королеве посоветовали выйти на балкон. Они предстали перед народом; но вид королевской четы не столько успокоил людей, сколько еще больше усилил раздражение. Толпа громкими криками требовала отъезда короля; из каретных сараев выкатили экипажи, из конюшен вывели лошадей и начали запрягать их.

Король опять вышел на балкон и произнес такие слова:

— Поскольку меня принуждают к этому, я поеду.

Хотя это обещание представляло собой протест, народ оно удовлетворило. Ровно в одиннадцать часов королевское семейство снова село в карету, и мы двинулись дальше. Стояла удушающая жара; мы шли в клубах меловой пыли — от нее першило в горле. Мне был известен источник поблизости от дороги. Я пил из него, когда ходил на праздник Федерации. Подойдя к карете, я почтительно спросил королеву:

— Ваше величество, не желаете ли свежей воды? Здесь рядом есть чудесный источник.

— Благодарю вас, не хочу, — ответила королева.

— О нет, мама, я очень хочу пить! — воскликнул дофин.

— Тогда принесите воды не мне, а моим детям, — сказала королева.

Госпожа де Турзель протянула мне серебряный стакан.

— О сударь, принесите, пожалуйста, и для меня, — попросила мадам Елизавета.

И она подала мне второй стакан.

Спустя шестьдесят лет я все еще вижу лицо этой ангельской женщины, все еще слышу ее прелестный голос, делавший любую ее просьбу столь же неотразимой, как приказ.

Я поставил ружье у дерева при дороге, сбегал к источнику и вернулся с двумя стаканами так быстро, как только мог, чтобы вода не потеряла свежести.

Дофин разделил свой стакан воды с принцессой, своей сестрой. Мадам Елизавета (она предложила свой королеве, но та отказалась) выпила воду до дна.

— О, какая вкусная вода! — воскликнул дофин. — Почему мы не пьем воду всегда?

— Чтобы она казалась еще вкуснее, когда мы ее пьем, — объяснил король.

— Мой сын благодарит вас, сударь, — сказала королева.

— И я тоже, — сказала мадам Елизавета, кротко улыбаясь.

Я взял ружье, которое захватил с собой один из моих товарищей.

— Я видела, как вы бежали за господином Ан де Дампьером, — обратилась ко мне королева. — Зачем?

— Чтобы спасти его, ваше величество, если бы это было возможно.

— Значит, вы разделяете убеждения г-на Ан де Дампьера? — спросила королева.

— Я уважаю ту преданность, какую он питал к вашим величествам.

— Вам, молодой человек, не кажется, что в сказанном вами чувствуется некая недоговоренность? — спросил король.

— Кажется, государь, — ответил я.

— Ну и ну! — воскликнул он.

Потом, обратившись к королеве, заметил:

— Удивительно! Они испортили всех, даже детей!

— Посмотрите, папа́! — воскликнул дофин. — Он держит такое красивое ружье!

Он, то есть я. Было очевидно, что я мог быть сударем для королевы и мадам Елизаветы, но для дофина останусь безликим он.

Король машинально взглянул на ружье.

— Ружье, в самом деле, версальской мануфактуры, — заметил он. — Как попало к вам это оружие?

— Это подарок монсеньера герцога Энгиенского, государь.

— Ах да, где-то здесь угодья семьи Конде, — сказал король, — в департаменте Мёз, как они говорили.

Потом, повернувшись ко мне, он спросил:

— Вы служили у принцев?

— Простите, государь, разве обязательно служить у принца, чтобы получить от него подарок? — с улыбкой спросил я.

Королева переглянулась с королем.

— Странно… — заметила она.

Я отступил на шаг. Король моргнул и снова подозвал меня, но, не зная, как меня называть, спросил:

— Значит, мой юный друг, вы утверждаете, будто ружье вам подарил герцог Энгиенский?

— Да, государь.

Понимая, что король желает узнать, по какому случаю мне было пожаловано ружье, я объяснил: