Волонтер девяносто второго года

— Все это предстоит уладить мне, — вмешался в разговор герцог Орлеанский. — Дорогая, — обратился он к г-же де Бюффон, — мне кажется, вчера я слышал, как вы говорили о том, что в ваших комнатах необходимо провести множество столярных работ. Со своей стороны я тоже должен заказать метру Дюпле немало вещей. Велите ему подняться сюда, Лакло; мы сами скажем ему о наших заказах, а потом вы проведете его через столовую Шартра, и там он выпьет бокал вина во здравие нации вместе с молодыми людьми.

Таким образом, все уладилось. За завтраком я рассказал герцогу Шартрскому о наших охотах в Аргоннском лесу, о моем воспитании, о смерти старого Дешарма, о моем пребывании в Варенне и возвращении в Париж.

— Вы вооружены лишь наполовину, мой дорогой Рене, — сказал, прощаясь со мной, герцог Шартрский. — Мой кузен герцог Энгиенский подарил вам ружье, позвольте мне преподнести вам пистолеты.

И, сняв со стены, где было развешано оружие, пару версальских пистолетов — они, казалось, были специально сделаны под мое ружье, — он заставил меня их принять. Когда я пишу «заставил меня их принять», я несколько преувеличиваю: ведь ничто не могло доставить мне большего удовольствия, чем такой подарок.

Дюпле же получил заказ на пять тысяч франков и выпил с г-ном герцогом Шартрским во здравие нации; домой он вернулся сияющим, потому что связал почти несовместимое: честь и выгоду.

XL

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПРИНЦЕССЕ ДЕ ЛАМБАЛЬ

Понятно, что рассказанное мной событие на две недели стало темой разговоров в доме Дюпле, где я поселился в качестве подмастерья, заняв место Дюмона.

Фелисьен, убедившись, что мадемуазель Корнелии и даже мадемуазель Эстелле я уделяю лишь то внимание, что каждый хорошо воспитанный мужчина обязан оказывать женщинам, перестал злиться и снова стал со мной настолько добрым товарищем, насколько мог им быть.

Тем временем революция развивалась и бегство короля в Варенн заставило ее сделать страшный шаг вперед.

Двадцать седьмого и двадцать восьмого июня Национальное собрание обнародовало следующие декреты:

«Королевская гвардия расформировывается.

Королю придается охрана: подчиняясь командующему национальной гвардией Парижа, она будет обеспечивать его безопасность и личную неприкосновенность.

Королеве будет предоставлена отдельная охрана.

Будет опубликовано сообщение о событиях 21 июня. Национальное собрание выберет из своих рядов трех комиссаров, чтобы заслушать показания короля и королевы».

Комиссарами были назначены г-да Тронше, Дандре и Дюпон.

«Санкции, согласие короля и все его законодательные и исполнительные функции признаются не имеющими силы.

Министры — каждый в своем департаменте и под свою личную ответственность — уполномочиваются отправлять функции исполнительной власти».

Как видно, до получения более подробных сведений, имело место временная приостановка монархии.

Особая охрана королевы стала для нее настоящей ежедневной, ежечасной, ежеминутной пыткой. Мы уже цитировали Прюдома, удивлявшегося тому, что королева потребовала взамен протертых туфель новые и сочла смешным и неприличным предложение оставить отворенными двери в ванную комнату и спальню.

В самом деле, национальная гвардия, испуганная возложенной на нее ответственностью, буквально не спускала с королевы глаз и принуждала Марию Антуанетту не закрывать двери в ее ванную комнату и спальню. Однажды, когда королева из вполне естественного чувства стыдливости задернула полог своей постели, стоявший на часах у двери национальный гвардеец снова отдернул его, боясь, как бы она не сбежала; в другой раз, когда король пришел к королеве в час ночи и закрыл за собой дверь (он пришел не к королеве, а к женщине), часовой трижды распахивал дверь, повторяя:

— Закрывайтесь сколько вам угодно, но я все равно буду открывать дверь.

К счастью, в этих зловещих обстоятельствах королева снова обрела свою подругу.

Скажем несколько слов об этой подруге, о г-же принцессе де Ламбаль, чья смерть, как мы увидим позднее, оказала определенное влияние на мою жизнь.