— Екатерина! — с некой едва уловимой нежностью обратился Волослав. — Как бы я это не отрицал, сама судьба свела меня с этим мальчуганом, как когда-то она свела Даала с умирающим младенцем. От судьбы не уйдёшь.
— Я не спрашивала о судьбе.
— Да, Кир, толковый парнишка. Он трижды меня удивил. Я и сам не заметил, как привязался к нему.
— Вчерашняя проблема на свободе? — спросила Екатерина, взглядом указывая остатки руны, где вчера стояла Анна.
— Я убеждён, что Кир способен за себя постоять. В любом случае, я рядом.
— Хорошо, я понимаю, что глупо запрещать вам общаться. Хватит с меня вранья от родного сына.
В ответ Волослав одобрительно кивнул. Женщина ещё хотела что-то добавить, но промолчала. Волослав понял это увидев, что Екатерина набрала в грудь воздуха, а потом недовольно выдохнула. Не пользуясь дверью, из кухни просочился Платон.
— О, Господи! — испугалась женщина.
— Здравствуйте. Как вы себя чувствуете? — спросил Платон и оголил в широкой улыбке все тридцать два человеческих зуба. Зубы мудрости не счёт. увидев крепкие белые зубы домового, женщина оценила трепетный уход домового за полостью рта.
— Хорошо. Вчера всё было очень вкусно. — вежливо ответила женщина, присела и сама от себя такого не ожидая провела ладонью по его мягкой здоровой шевелюре.
В момент, когда рука коснулась шерсти женщина ожидала, что домовой отгрызёт её своими крепкими зубами. Однако домовой внезапно расслабился и его даже пошатнуло.
Был солнечный октябрьский день. Сильный ветер бился в окно второго этажа поместья. Жёлтые и красные листья атаковали стекла окон в детской. Поместье пустовало уже не первый день. Просторный красиво оформленный коридор был увешан картинами. Конечно же это были портреты уважаемых, по мнению хозяина поместья людей. Огромные окна пускали и позволяли наполнить поместье светом. Единственное место, где были звуки — это кухня. Взлохмаченный домовой ещё никогда так не нервничал. Он стоял на столешнице рядом с плитой и наблюдал за тем, как греется молоко. Для домового это было настоящее испытание. Испытание заключалось в том, что молоко нельзя было перегреть. Если домовой проворонит температуру хотя бы на градус это будет катастрофа. Домовой никогда не потел, однако, когда Платон снял с плиты молоко схватился за свой густой чуб. Аккуратно промокнул себя стерильным полотенцем. В том, что полотенце стерильное домовой нисколько не сомневался. Он лично проверил с помощью микроскопа есть ли там микробы.
Платон разлил молоко по двум бутылочкам, которые он до этого час стерилизовал паром. Надев на бутылочки соски, домовой взял в руки и ещё раз убедился, что температура приемлемая. Схватив в руку по бутылке, Платон побежал на верх. По его мнению, он должен был успеть. Прибежав в детскую, Платон запрыгнул на ранее приготовленный пуфик. Он склонился сначала над одной кроваткой, потом над другой. Домовой обнаружил, что оба младенца не спят, а внимательно рассматривают его голубыми и зелёными глазками. Снова узнав эти глазки, домовой чуть не прослезился. Увидев в руках у няньки бутылочки детки потянули свои маленькие ручки. Платон послушно раздал бутылочки. Детки, кряхтя вцепились беззубыми дёснами в соску. Платон наблюдал как младенцы, мальчик и девочка сосали молоко. Домовой выглянул в окно и увидел, что аллею, выложенную плиткой, которую совсем закрыло слоем листьев. Платона настигла тоска.
— Один Платон у вас остался, детки. Один Платон. — сказал домовой дрожащим голосом и пустил слезу.
Во всём пустом доме было слышно, как всхлипывает домовой. Казалось, что сами стены слезоточат.
— Ну ничего, Платон вас не оставит, Платон из вас людей сделает. Из Волославки человека сделал и из вас сделаю. — обещал Платон, роняя слезу.