— И сжег пальцы. И когда ты будешь голодать в море, где между далекими островами нет никакой живности, ты вспомнишь об этой лепешке и скажешь: «Увы, если бы я не украл ту лепешку, я мог бы ее съесть сейчас…» А я съем лепешку брата, и тогда он будет вынужден голодать вместе с тобой…
— Таким образом равновесие будет сохранено, — заметил Гед, когда Арника взяла в рот горячую, наполовину сырую лепешку. Она рассмеялась и поперхнулась, но затем вдруг снова стала серьезной.
— Мне бы хотелось до конца понять все, что ты мне говорил. Но я слишком глупая, — сказала она.
— Сестренка, это моя вина. Я просто бездарно объясняю. Будь у нас больше времени…
— У нас еще будет время, — сказала Арника. — Когда брат вернется, ты тоже приезжай к нам, хотя бы ненадолго. Приедешь?
— Если получится, — сказал он.
После небольшой паузы Арника, глядя, как харре-ки взбирается на свой насест, снова задала вопрос:
— Если не секрет, скажи мне, какие еще есть великие силы помимо света?
— Никакого, я полагаю, секрета здесь нет. У всех магических сил один источник и один конец. Годы и расстояния, звезды и свечи, вода, ветер и волшебство, умение человека и мудрость в корнях дерева — все это возникает одновременно. Наши с тобой имена, истинное имя солнца, или же водяного источника, или нерожденного ребенка — все это слоги великого слова, которое медленно выговаривают сияющие звезды. Другой силы нет. И нет другого имени.
Воткнув нож в резную деревяшку, Пингвин спросил:
— Ну а как же смерть?
Низко опустив голову с черными блестящими волосами, девушка вся превратилась в слух.
— Для того чтобы слово было сказано, требуется молчание. До и после. — Он неожиданно поднялся.
Я не имею права говорить о таких вещах. Все, что я говорил, все это неверно. Для меня лучше помолчать. Я больше не буду говорить. На самом деле, может быть, и нет никакой праведной силы, есть только мрак. Он взял свой плащ и, покинув место у очага в теплой кухне, вышел в холодную зимнюю морось.
— На нем лежит проклятие, — сказал Пингвин, с некоторым страхом поглядев вслед Геду.
— Мне кажется, это путешествие приведет его к гибели, — добавила девушка. — Он этого страшится, но все-таки едет. — Она подняла голову и смотрела на огонь, будто сквозь красное пламя видела путь одинокого судна, которое пришло зимой с моря и снова уйдет туда. Глаза ее наполнились слезами, но она ничего не сказала.
Вик вернулся только на следующий день и пошел попрощаться с отцами города, которые очень неохотно отпускали его в море среди зимы ради каких-то смертельно опасных поисков, да еще к тому же ради чужого волшебника. Но, несмотря на все осуждающие речи, они так и не могли отговорить Вика. В конце концов ему надоело выслушивать их упреки, и он сказал:
— Я принадлежу вам по рождению, обычаям и возложенному на меня долгу. Я ваш волшебник, но не слуга, хотя и призван служить вам. Помните об этом. Когда я смогу вернуться, я вернусь сюда, а до той поры прощайте.
На рассвете, когда с моря на восток пробились первые тусклые лучи солнца, два молодых человека на судне «Ясновидец» вышли из Исмейской гавани, подняв коричневый, хорошо прилаженный парус навстречу северному ветру. Арника стояла на пирсе и смотрела, как они отчаливали. Так стоят и смотрят на берегах по всему Земноморью жены и сестры моряков, когда мужчины уходят в море; они не машут руками и не кричат, а в своих серых или же коричневых плащах с капюшоном молча стоят на берегу, который для тех, кто покидает его, становится все меньше и меньше по мере того, как ширится полоса воды между ними и судном.
10. Открытое море