В какой-то момент мания величия зашла так далеко, что заметок в газетах художнику стало не хватать, и тогда он создал свою собственную газету, на страницах которой рассказывалось исключительно о его персоне. Сальвадор Дали стал вводить в обиход новые словечки. О чем-то необычном, ярком, эпатажном каталонец говорил, что эта вещь – далинийская. Создав свой собственный «параноидно-критический метод», смысл которого заключался в отсутствии всякого смысла, одержимый собственной гениальностью, художник устремился за одобрением к кумиру юности Зигмунду Фрейду. Помимо рукописной чепухи, он прихватил с собой картину «Метаморфозы Нарцисса».
Несколько дней Дали не удавалось прорваться на прием к отцу психоанализа, ибо старик умирал от тяжелой неизлечимой болезни и был невероятно слаб, но наконец при содействии Стефана Цвейга художник все же был допущен к знаменитому психиатру. Старый и больной Фрейд с удивлением смотрел на неистового испанца, бешено вращающего глазами, угрожающе шевелящего устремленными к небу усами и, стуча кулаком по столу, требовавшего, чтобы доктор немедленно прочел его рукопись и дал свою оценку «параноидно-критическому» способу общения, делающему из собеседника идиота. Или, говоря языком Дали, собеседника «критинизирующего».
– Это самый безумный из всех испанцев, которых мне когда-либо доводилось видеть, – к бурной радости Дали ошарашенно проговорил Фрейд, рассматривая выполненного маслом Нарцисса. – Будь у меня побольше времени, я бы обязательно изучил клиническую картину патологии, явственно прослеживающуюся не только в поведении художника, но и в его работе.
Все чаще Гала замечала, как в глазах ее мужа проскакивает страшный огонек неутоленной жажды насилия, и тогда, как последнюю надежду, доставала из ящика с бельем и протягивала Дали деревянный прямоугольник с русской девочкой, мчащейся в санях на тройке. Смотрела, как лицо его светлеет, и с тоскливым ужасом думала, что за все эти годы устала, очень устала держать страховочный канат, который неподъемный темный гений ее мужа настойчиво тянет вниз. И мечтала об одном – передать эту ношу кому-нибудь другому.