– Ты пришла из этого фонаря, Гала. Пришла и превратила мою жизнь в ад. Я работал для тебя с утра до ночи, по четырнадцать часов в сутки, а тебе все было мало. Ты говоришь, что никогда не была счастлива. А я был! Я был по-настоящему счастлив, когда был беспечным, смеющимся безо всякой причины. Ты украла у меня все. Душу. Искусство. Меня самого. Если бы не было тебя, Гала, не было бы Великого Дали, Божественного Дали, Дали, которого знают во всем мире… Зато бы был счастливый безумец, живущий своим искусством, морем, небом, скалами Кадакеса. За что мне все это? Ты ведьма! Ведьма! Уйди! Боюсь тебя!
Узнав из газет, что Гала находится при смерти, в Порт-Льигат приехала Сесиль Элюар. Но ни Гала, ни Дали не пожелали ее увидеть. Тома смотрела из окна спальни на уходящую от дома немолодую женщину, ссутулившуюся от горя и отчаяния, и удивлялась жестокосердию этих людей. Вскоре Гала перестала приходить в себя, и Дали со свойственной ему парадоксальностью перебрался в ее спальню. Зная, что конец близок, Дали поручил архитектору подготовить нишу в замке Пуболь для них обоих. В этой нише он предполагал упокоиться рядом с Галой, взяв ее за руку через специально проделанное для этого отверстие в гробу. В последнюю ночь Галы Тома раздела патрона и, укладывая спать, вдруг услышала его громкий шепот:
– Тома, скажи, Гала умирает?
– Да, – коротко ответила сиделка.
– Поставь между нашими кроватями ширму, я ужасно боюсь покойников, – распорядился Дали, поворачиваясь на бок, чтобы предаться сновидениям.
Тома сидела у кровати художника, наблюдая за его мирным сном, когда услышала из-за ширмы хриплый стон и по-русски произнесенное Галой:
– Наконец-то! Это самый счастливый момент в моей жизни.
Тома осторожно заглянула за ширму и увидела, что старуха лежит вытянувшись и широко распахнув остекленевшие глаза. На следующее утро холодное тело Галы было обряжено в ее любимое алое платье от Диор, усажено в «Кадиллак» и перевезено в замок Пуболь, чтобы упокоиться в хрустальном гробу устроенного в подвале склепа. Дали не присутствовал на похоронах. Это зрелище было слишком ужасным для него. Опираясь на руку Томы, он спустился в склеп только через несколько часов после погребения и, глядя на похорошевшее лицо покойной, над которой потрудились лучшие бальзамировщики Испании, обращаясь к жене, проговорил, явно гордясь своим мужеством:
– Посмотри, Гала, я не плачу.