Волшебный фонарь Сальвадора Дали

Женщина милостиво кивнула, и я почувствовала прилив неконтролируемой злости. Что за хамство? Почему я должна перед кем-то оправдываться? Вот был бы со мной Лайт Ягами и его магическая Тетрадь, эта крыса не посмела бы так на меня смотреть. А если бы и посмела, то горько бы об этом пожалела. Тварь. Ничтожная жалкая тварь, способная лишь на то, чтобы сверлить своими наглыми глазками идущих к жильцам гостей.

Стоя перед высокими дверями профессорской квартиры, уходящими под четырехметровый сводчатый потолок, я поправила шапку и уже было собралась нажать на пуговку звонка, как дверь стремительно распахнулась и передо мной возник Мышиный жеребчик в длинном кожаном пальто и франтоватой шляпе. И тут я поняла, почему, несмотря на протесты тети Милы, так стремилась приехать к профессору. Было в нем что-то такое, отчего мне вдруг подумалось – а вдруг это он? Мой герой? Лайт Ягами, только постаревший? Не замечая моего изучающего взгляда, Вахтанг Илларионович озабоченно проговорил, не пуская в квартиру:

– Я ждал вас, Лора. И знаете зачем? Ни за что не догадаетесь. У меня к вам необычное предложение. Никогда не пробовали работать на выносе аукционных лотов?

– Как-то в голову не приходило, – промямлила я.

– Хотите попробовать? Соглашайтесь! – Он широко улыбнулся, отчего седые усы его подпрыгнули к самому носу. – Четверка, да нет, что я говорю! Пятерка по моему предмету вам обеспечена! У вас есть белая блузка и строгая темная юбка чуть выше колен? Туфли на шпильке тоже бы не были лишними.

– Я не ношу туфлей на шпильке. Предпочитаю другой стиль.

– Ваш стиль называется «готическая Лолита с уклоном в аниме» и совершенно не годится для нынешнего вечера, – констатировал он. – Ну что же, это поправимо. Заедем в магазин и купим все, что нужно.

И, расценив мое замешательство как согласие, вышел из квартиры, в глубине которой заливался плачем младенец, должно быть, его внук. Запер двери на все замки и, галантно подхватив меня под локоть, направился к застывшему на этаже лифту.

Париж, 1929 год

– Что я могу сказать? – Критик Терьяд сдернул с переносицы очки и принялся тереть их концом кашне, подслеповато оглядывая висящие на стенах картины. Водрузив очки на прежнее место, он язвительно продолжил: – Если учесть, что Сальвадор Дали приехал из Каталонии, то становится понятным желание провинциала выглядеть модным. Пару лет назад его работы были бы интересны, но теперь смотрятся убого.

– Вот уж нет! – горячо воскликнул коллега Терьяда из еженедельника «Ле Монд». – Этот сеятель сложностей выразил всю поэзию фрейдизма – ужасную и сладкую одновременно! Не каждый осмелится на столь откровенное признание!

И критик указал на выполненную чернилами на холсте картину «Священное сердце», через которую вилась каллиграфическая надпись: «Иногда, ради УДОВОЛЬСТВИЯ, я плюю на портрет своей матери».

– Не думаю, что это такая уж доблесть, осквернять память той, которая тебя родила, – скривился Терьяд, ретируясь к выходу.