Я одна знаю, отчего Лиза в чёрном. Но не буду же я выдавать её секреты – может, она не хочет, чтоб об этом знали. Сказать учительнице после урока один на один? Но Лиза же не просит меня. Да она и сама могла бы.
Инцидент не отразился на её оценках. Она – первая ученица. Я – вторая. Совсем мне не нравится быть второй, хоть я, конечно, рада за подругу. Я занимаюсь как проклятая, – страницы учебников так и мелькают. Сиднем сижу, не вставая. И днём, и вечером, и ночами. Сил моих больше нет. Тошнит от книжек. Как может Лиза заниматься больше меня? Как она высиживает ещё дольше? Она что – сутки растянула часов на пять?
Я уже задыхаюсь, а Лиза всё впереди. Я хочу знать, что за методы такие, что за скорость. Напроситься позаниматься с ней вместе? Это – запросто. Сегодня же попрошусь, скажу, что задачу решить не могу. Она не откажет. Она никому отказать не может.
На площадке, выходя из квартиры, сталкиваюсь с Лизой.
– Мы теперь здесь живём, – говорит Лиза и показывает на соседнюю дверь. – Обменялись.
По поводу этого странного обмена у нас дома было много разговоров.
– И зачем менять квартиру на худшую? – пожимает плечами мама. – И метраж меньше, и планировка хуже. А район один.
– Там у них мать умерла, – говорит папа.
– Ну и что?
Вот именно – «Ну и что?»
Лиза словно знала, что на неё квадратные метры польются золотым дождём, и она швырялась ими направо и налево. Хуже – так хуже, меньше – так меньше.
У меня сейчас тоже квартирка вполне: одну стенку (от коридора) мы перенесли, на кухню два года стояли, а стенку (югославскую) нам достали, словом, покрутились, но квартирка даже очень, не хуже, чем у людей, не стыдно кого-то в гости пригласить (лучше, конечно, не приглашать, мясо – восемь ре на базаре, что я – миллионерша?). Но это – сейчас. А как мы начинали! Я на этих обменах, разменах, доплатах, ремонтах, переездах не собаку съела, а слона, может, и не одного. А Лизе – всё само в руки плыло. И не только квартиры.
А к ним я в тот же день пошла. Ну-ка, посмотрим, как вы живёте, Лизок. Принюхаемся получше… Чем у вас тут пахнет?.. А? А пахнет-то – борщом! Вот это да… Лиза борщ варит. Не как я, понарошку, под маминым присмотром куклам варю, а по-всамделишному.
– Ты что, борщ варишь?
– Не борщ, а томатный суп. Доставай тарелки, будем обедать.
Ну что ж, попробуем твою стряпню, хоть я дома и ела, отсутствием аппетита не страдаю.
– Всегда сама готовишь?
– Нет. По выходным – папа. А иногда не успеваю, верней, очень не хочется, – тогда всухомятку или как придётся. Ещё добавить? Второго нет.
– Не надо, спасибо, Лиза.
Готовишь ты вкусно, но ты что думаешь, я – резиновая?
Ну вот, Лиза домывает посуду, сейчас пойдём заниматься. Засядем по-мёртвому. Но Лиза предлагает мне остаться и поразвлекаться самой или пойти с ней забрать бельё из прачечной и в магазин.
– Обычно – папа, но сегодня у них собрание, а у нас хлеба нет и полотенца чистые нужны.
Ну и денёк! Весь вечер мотаемся по магазинам, прачечным, и когда затемно приходим домой, я вымотана совсем, а Лиза – ничего, весёленькая – её любимые тянучки купили, и расставляет посуду – пить чай.
– А уроки?
– А на завтра почти ничего не надо. – Беспечный голос, сама потрошит коробку с тянучками. – Бери.
– Как – не надо? Русский, история, а задач и примеров сколько, – кладу в рот тянучку
– Задачки – с утра, на свежую голову, русский – последний, я его на большой переменке сделаю, а историю я и так знаю, я об этом читала.
Тянучка застревает где-то между глоткой и пищеводом и стоит там, а я кашляю, пока Лиза не начинает хлопать меня по спине.
– Не хватай сразу много, – поучительно, как маленькой, говорит мне она. – Правда, вкусные?
– Ты всегда так уроки делаешь?
– Как – так?
– По утрам.
Лиза думает. Старательно вспоминает.
– Нет, не всегда.
Наконец-то!
– Иногда с вечера. Зато утром можно поспать подольше.
Лизино признание падает на меня, как самая тяжёлая из её сковородок. По сей день помню свои ощущения. Я – корплю день и ночь над осточертевшими учебниками, я – решаю наперёд задачи, чтоб в классе сделать вид, что первая их решила, устаю, недосыпаю, а она бездельничает. Я видела, как она что-то пишет на переменках, но думала, что она тоже переписывает с домашних шпаргалок, чтобы показать свою гениальность. А она, оказывается, и полутора часов не занимается. За что ей только пятерки ставят. Конечно, меня радуют успехи подруги (из класса в класс они всё лучше), но должна же быть хоть какая-то справедливость? Почему всё ей?
У меня не ладится с иностранным, и мама нашла немку (сын бы сказал – репетиторшу). Нет, она денег не берёт, просто мама (она завателье) устраивает её к лучшей портнихе без очереди. Репетиторша живёт этажом выше, и каждый раз, поднимаясь к ней, я дрожу – что скажу Лизе, если её встречу, что будет, если Лиза проведает. Долблю немецкий, а хвалят Лизу, которая в лучшем случае читает текст один раз перед уроком.
– Кто с тобой занимается? – спрашивает Лизу учительница.
– Никто.
– Не может быть! Такое произношение, не говоря уж об остальном. Наверно, всё-таки кто-то занимается, а?