Вонгозеро

А ведь мы по-прежнему все такие же городские девочки, подумала я горько, интересно, сколько еще времени нам потребуется для того, чтобы перестать мечтать о горячем душе или о чистом туалете. Или о туалете вообще.

— Надо разбудить их, — неуверенно предложила Марина, — сколько сейчас времени? Ехать же пора. Только поесть надо сначала, куда он делся вообще, этот мужик?

Мы с Ирой одновременно поднялись — я для того, чтобы подняться на чердак и разбудить мужчин, а она, вероятно, чтобы выйти в сени и попытаться разыскать нашего хозяина, исчезнувшего где-то в недрах необъятного дома; но я едва успела подойти к лестнице, ведущей наверх, а она — взяться за ручку входной двери, как на улице вдруг раздался оглушительный, многоголосый собачий лай, услышав который пес, как-то весь мгновенно ощетинившись, вздыбил шерсть на холке, наклонил голову и глухо заворчал. Мы услышали, как внешняя, уличная дверь распахнулась, кто-то затопал в сенях, а потом — Ира поспешно отняла руку от двери и отступила на несколько шагов назад — открылась и вторая дверь, и в комнату ввалились два незнакомых человека, оба с бородами на красных от холода лицах, принесшие с собой свежий морозный запах, перемешанный с крепким спиртным духом. Несколько мгновений они молча стояли на пороге, неприветливо рассматривая нас; пес ворчал уже громче, нехорошо оскалив крупные желтоватые зубы, и, возможно, по этой причине ни один из вошедших не сделал ни шагу вперед, хотя они даже не взглянули на него.

— Да тут бабы одни, — сказал один из них, тот, что был меньше ростом, с маленькими колючими глазками; второй, повыше и постарше, покачал головой:

— Не может быть. Четыре машины, ты ж видел. А вот мы сейчас Михалыча спросим. Михалыч-то где? — спросил он и поднял на нас глаза — мутные и совсем без выражения, я попыталась вспомнить, смотрел ли на меня кто-нибудь так раньше — равнодушно и пусто, и не смогла, и просто пожала плечами, молча, не потому что не хотела отвечать, а потому, что не сумела себя заставить открыть рот; на чердаке уже слышен был какой-то шум, они проснулись, подумала я, они сейчас спустятся, хорошо бы они догадались взять с собой ружья, они же не оставили их в машинах, только не после того, что случилось с Леней — но тут в дверном проеме вдруг возникла могучая фигура хозяина, на фоне которой оба незваных гостя, так испугавшие нас, сразу же съежились и показались незначительными и жалкими. Одним быстрым, неуловимым для глаза движением плеча хозяин, стоявший позади этих двух незнакомых мужчин, мгновенно оттер их обратно, в сени, и плотно прикрыл за собой дверь, из-за которой раздался его зычный голос:

— Вы чего здесь?!

В этот момент люк, ведущий на чердак, распахнулся, и вниз торопливо спустился папа — лицо у него было помятое, но на плече, как я и надеялась, висел карабин; следом показался Сережа — тоже вооруженный. Они быстро взглянули на нас и, убедившись, что мы в порядке, осторожно подошли к двери, прислушиваясь, — а по лестнице уже слетели Андрей, Мишка, и — последним — Леня, которому спуск по вертикальным ступеням давался труднее всех. Из-за двери доносились голоса — я могла разобрать только отдельные слова, но мне показалось, что собеседников у нашего хозяина прибавилось; кто-то вдруг отчетливо произнес:

— Так ты опять дорогу, выходит, почистил? Мы же договаривались… — И дальше голоса загудели все разом, совсем уже неразличимо, слышно было только гулкий бас хозяина, каждое слово которого выдавалось из общего гвалта, словно камень из воды — «бабы с дитями», — сказал он сначала, и потом еще — «здоровые все, говорю же — здоровые!», но голоса эти, которых теперь уже явно было больше, чем два, продолжали звучать с нарастающей громкостью, пока наконец старик не взревел матерно и почти нечленораздельно, и тогда шум за дверью неожиданно утих, сменившись тихим, недовольным ворчанием, а потом внешняя дверь хлопнула — собаки снова резко взлаяли и умолкли, словно люди, показавшиеся во дворе, были им знакомы, — и стало тихо.

— Ну вот что, — сказал хозяин, вернувшись к нам — лицо у него было мрачное, — я хотел вам предложить еще одну ночь переждать, больно дорога нехороша, но по всему выходит, что надо бы вам нынче же уехать.

Мы смотрели на него молча, и тогда он, оглядев нас, продолжил, досадливо сморщившись:

— Сразу они не полезут, но долго я их не удержу. Вы не подумайте чего — они люди неплохие; ну как неплохие — нормальные они, обычные, просто слишком уж у вас всего с собой много. Они не голодают пока — да и не будут они голодать, нас озеро кормит, и запасов у нас полно, но вот вещи ваши, машины, ружья вон, — он говорил теперь так, словно сердился на нас за то, что одним своим появлением здесь, в этом спокойном и мирном месте, мы нарушили какой-то хрупкий баланс, с трудом достигнутое равновесие, которого никак теперь не поправить, даже если мы уедем сейчас же, сию минуту, — словом, собирайтесь и езжайте с богом.