Воображаемые сообщества

Ibid., p. 165. «И в старое доброе время, когда еще существовала на свете Австрийская империя, можно было в этом случае покинуть поезд времени, сесть в обыкновенный поезд обыкновенной железной дороги и вернуться домой... Конечно, по этим дорогам катились и автомобили, но не слишком много автомобилей! Готовились к покорению воздуха, здесь тоже, — но не слишком интенсивно. Время от времени отправляли судно в Южную Америку или Восточную Азию — но не слишком часто. Не было честолюбия мировой экономики и мирового господства. Находились в середине Европы, где пересекаются старые оси мира; слова «колония» и «заморские земли» отдавали еще чем-то совершенно не изведанным и далеким. Знали роскошь — но, боже упаси, не такую сверхутонченную, как французы. Занимались спортом — но не так сумасбродно, как англосаксы. Тратили невероятные суммы на войско — но как раз лишь столько, чтобы прочно оставаться второй по слабости среди великих держав». Robert Musil, The Man Without Qualities, Vol. I, p. 31—32. (Цит. в пер. С. Апта по изданию: Роберт Музиль. Человек без свойств. Т. 1. М.: Ладомир, 1994, с. 56.) Эта книга — великий комический роман нашего века.

281

J?szi, The Dissolution, p. 135. Курсив автора. Когда после беспорядков 1848 г. Меттерних был смещен со своего поста и вынужден спасаться бегством, «никто при дворе даже не поинтересовался, куда это он направляется и как собирается жить дальше». Так проходит слава земная.

282

Ibid., р. 181. Курсив мой.

283

Otto Bauer, Die Nationalit?tenfrage und die Sozialdemokratie (1907); цит. по его Werkausgabe,

Bd. I, S. 482. Курсив автора. Сравнение этого перевода с переводом Яси, приведенным в первой версии моей книги, дает пищу для размышлений. (Здесь цитируемый фрагмент приводится в переводе М. С. Панина по изданию: О. Бауэр. Национальный вопрос и социал-демократия. СПб.: Серпъ, 1909, с. 448—449. — Прим. пер.)

284

Безусловно, они отражают также и типичное умонастроение того хорошо известного типа левого европейского интеллектуала, который кичится владением цивилизованными языками, наследием Просвещения и глубоким пониманием проблем любого и каждого. В этой гордости смешиваются в примерно равных пропорциях интернационалистические и аристократические ингредиенты.

285

J?szi, The Dissolution, p. 39.

286

Полвека тому назад Яси уже в значительной степени это заподозрил: «Можно спросить, действительно ли позднеимпериалистическое развитие национализма вытекает из исконных источников национальной идеи, а не из монополистических интересов определенных групп, которые были чужды первоначальному пониманию национальных целей». Ibid.,

р. 286. Курсив мой.

287

Этот момент прекрасно подчеркивает инверсия, имевшая место в случае Нидерландской Ост-Индии, которая на закате своего существования все еще в значительной степени управлялась с помощью языка, известного нам сегодня как «индонезийский». Это, насколько мне известно, единственный случай крупного колониального владения, где неевропейский язык до конца оставался государственным. Эта аномалия объясняется прежде всего самой древностью этой колонии, которая была основана корпорацией (Verenigde Oostindische Compagnie) в начале XVII века — задолго до наступления эпохи официального национализма. В современную эпоху, несомненно, также имел место и некоторый недостаток уверенности со стороны голландцев в том, что их язык и культура наложили на Европу отпечаток, сопоставимый с тем, который наложили на нее англичане, французы, немцы, испанцы или итальянцы. (Бельгийцы в Конго пользовались бы французским языком, а не фламандским.) И наконец, колониальная политика в сфере образования была крайне консервативна: в 1940 г., когда коренное население насчитывало более 70 млн. человек, в колледжах учились всего 637 «туземцев», и только 37 окончили их со степенью бакалавра. См.: George МcТ. Kahin, Nationalism and Revolution in Indonesia, p. 32. Подробнее случай Индонезии рассматривается в главе VII.

288

Разумеется, не одними только функционерами, хотя в данном случае они были основной группой. Обратите, например, внимание на географию «Noli me tangere» (и многих других националистических романов). Хотя некоторые из главных действующих лиц в тексте Рисаля испанцы, а некоторые из его филиппинских героев бывали в Испании (за рамками романного сюжета), окрестности путешествия каждого из них ограничивались тем, что должно было стать спустя одиннадцать лет после его публикации и спустя два года после казни его автора Республикой Филиппины.

289