Воплощения бессмертия. Том 1

– Наша родовая болезнь не проявляется у новорожденного. Она как бы наполовину психическая: сперва затрагивает и коверкает сознание, а уж только затем сперва калечит, а потом и убивает тело. Эта болезнь – проклятие во всех смыслах: ее жертва обречена на короткую жизнь и на вечные муки в Аду. Никакой доктор не распознает ее – тем более в наше время, когда врачи так скептически относятся ко всему сверхъестественному. Нынешние лекари в своей гордыне полагают, что им известно все, а то, чего не показывают их мудреные приборы… ну, того просто не существует. А действительность хитрее приборов…

Гавейн досадливо передернул плечами.

Похоже, он не ломал комедию, а и впрямь различил роковые симптомы – или уверил себя, что видит их.

– Ты говоришь, эта болезнь или убивает в нежном возрасте, или милует, – потерянно пробормотал Нортон. – Но если ты ошибаешься насчет явных признаков… возможно, Гавейнчик проскочит опасный возраст – и все будет в порядке… Ведь так?

– Да, болезнь убивает только детей. Исключительно детей. Но когда появляются первые симптомы, очевидные для докторов, уже поздно, ребенок обречен. Не исключено, что поздно лечить младенца с подобной наследственной патологией уже в первую же секунду после рождения. Болезнь неизлечима, неотвратима. Жертва тает, тает – и все, конец… Это как гниение дерева изнутри…

– Не сомневаюсь, что современная медицина и современная магия…

Гавейн мрачно тряхнул головой.

– Нет, – сказал он. – Чтобы спасти моего старшего брата, перепробовали все. И тем не менее он скончался в возрасте семи лет. Мне было тогда четыре года, но я хорошо помню… – Гавейн снова мрачно тряхнул головой и горестно запричитал: – Ох-ох-ох, не стоило мне соваться не в свое дело, не стоило попусту извращать законы природы. Я все испортил, я все изгадил! Не будет теперь у меня наследника! О горе мне, горе, горе!..

Гавейн стал рвать на себе волосы.

Хотя со стороны этот трагический жест в исполнении призрака выглядел достаточно комично, Нортону было не до смеха. Сомнительно, что Гавейн его дурачит. Выходит, ситуация и впрямь жутковатая…

Тут Нортона вдруг осенило.

– Отчего бы нам не посоветоваться с Жимчиком! – воскликнул он. – А ну как он знает ответ!

– Что еще за Жимчик?

– Мой добрый друг.

Нортон прикоснулся к кольцу, чтобы разбудить его, хотя не был уверен, что металлическая змейка когда-либо спит.

– Жимчик, отправляйся к маленькому Гавейну. Я хочу знать, болен ли он той смертельной болезнью, которая передается из поколения в поколение в роду Гавейна.

Жимчик ожил, соскользнул на пол с его пальца и уполз в спальню. Призрак с интересом проследил за метаморфозой кольца в живую изумрудную змею.

– Где ты раздобыл эту штуковину? Она не является частью моих сокровищ.

– Это кольцо дала мне твоя супруга. В награду за ребенка.

Гавейн брезгливо передернул плечами.

– Ясно, – сказал он. – С тех пор как меня укокошила рептилия, я их всех на дух не переношу – и крупных, и мелких… А этот гад ползучий не укусит ли часом ребенка?

– Нет-нет. Он его даже не напугает. Просто взглянет на малыша и вернется.

Через несколько мгновений Жимчик появился из спальни, заполз на подставленную руку, обвился вокруг пальца и снова превратился в металлическое кольцо.

– Маленький Гавейн болен? – спросил Нортон.

Жим.

У Нортона в животе похолодело от ужаса.

– Ты уверен?

Жим.

– Как долго он проживет? Сколько лет?

Жим.

– Только один год? – ошарашенно переспросил Нортон.

Жим.

– Итак, он отвечает – только один год? – хмуро сказал Гавейн.

– Да, именно так, – с тяжелым сердцем подтвердил Нортон. – Разумеется, Жимчик может и ошибаться… Он не силен в математике.

– Увы, он прав. Я видел недвусмысленные признаки заболевания. А сколько проживет мальчик – уже неважно. Год или семь лет – какая разница, если ему все равно суждено умереть…

Призрак снова зашагал по ковру с яростью зверя в клетке.

– Ох уж эта Зеленая Матушка! – воскликнул он через некоторое время. – Ведь, небось, знала, старуха чертова! Все заранее знала! Мне бы, болвану, сразу сообразить, когда она с такой готовностью взялась оказать мне услугу! Как же до меня не дошло, что она неспроста так раздобрилась!..

– Послушай, эти инкарнации, о которых ты столько говорил, они… они относятся к силам Зла?

– Огульно про них ничего сказать нельзя. Сатана – воплощение Зла. Бог – воплощение Добра. Большинство же инкарнаций как бы нейтральны. Хотя, по-моему, большинство относится более благожелательно к Добру… или по крайней мере к существующему миропорядку. Что же касается Природы, или Геи, или Земли-Матери, то она… она просто непредсказуемая. Если ее чем-то разозлишь – жди большой беды. Но загвоздка в том, что не всегда знаешь, когда и чем ты ее разозлил. Порой она – сама доброта, и тогда дары ее благостны; а иногда такое отмочит, такое отчубучит!.. О-о, будь моя воля, я бы ее, каргу злобную… Всю загробную жизнь мне отравила, все в моей душе перековеркала!..