Вор

Когда разговоры стихли, Зуе́н прислонилась спиной к скале и достала шкатулку. Лика прильнула к прутьям, чтобы рассмотреть получше. Женщина крутила и вертела шкатулку, невпопад нажимая на выступы. Лицо было сосредоточенным, хоть Зуен и улыбалась. Другие айнэ что-то говорили. По их жестам Лика поняла, что они давали советы, как открыть шкатулку.

Покалеченная рука заныла.

«Это же так просто: весь механизм как на ладони».

Лика отчётливо представляла, как он работает и что нужно делать. Но Зуен и близко не подошла к разгадке. Она даже трясла шкатулку, надеясь, что та откроется сама. В конце концов Зуен с громким возгласом разочарования спрятала шкатулку в пустоту.

Лика до вечера слышала отголоски взрывов, а когда всё стихло, вернулся и Шор. Он выглядел измученным и с ног до головы был в грязи и пыли. Когда его запустили в клетку, Шор просто рухнул на землю. Он едва дышал.

– Шор! – Лика схватила его за руку. Её трясло от переживаний.

– Пещера, – выдохнул он, – мы копали… ход… в пещере… Они взрывали, а мы таскали камни. И… и откалывали… куски… Там столько взрывчатки, Лика! Ход… вниз… О богиня, как же хочется пить… Нам давали столько воды, а я всё равно хочу пить… Чем больше пьёшь, тем хуже…

– Нас травят? – испугалась Лика.

– Нет… не думаю… уф… Они чего-то ждут.

– Ждут?

Шор кивнул и с трудом сел. С него градом катился пот.

– Шор, я почти не чувствую жажды. Зуен даже не спросила меня, а поняла это сама.

– Зуен? Эта краснолицая?

Лика кивнула.

– Не понимаю. – Шор смахнул пот и воскликнул: – Лика!

Он откинул волосы с её лба и потрясённо опустил руки.

– Знака нет. – Он обвёл взглядом пленников. – Ни у кого! Нас поят водой каждый день, а знаков нет! Я пытался от него избавиться столько времени, я…

Шор запнулся.

– Вода.

– Что?

– Вода. Мы пьём не ту воду, понимаешь? Не из источника в храме. Поэтому знак не светится. Я думал, что знак – это что-то живое, что может сиять, как светлячки или океанские огоньки. Я думал, если долго не пить, это убьёт их и я смогу избавиться от знака… ты спасла мне жизнь не зря.

– Потом поблагодаришь, – перебила Лика. – Ты хочешь не просто пить, а именно ту воду?

– Получается, что так.

– Шор… О богиня, Шор! Ты был в эль-Туне несколько лет, а я нет… Шор, поэтому тебя лихорадит… Айнэ, они ждут…

– Пока мы очистимся. – Шор посмотрел на Лику и тут же сообразил. Он порывисто обнял её и прошептал: – Не бойся, я вытащу нас отсюда, я успею! Посмотри, у них ещё много пленников в тех клетках. Не бойся, не плачь, не плачь, проклятье, проклятье!

Шор прижал её к себе ещё крепче.

Вода в эль-Туне была как наркотик. Ещё одна ловушка для беглецов: как бы далеко они ни ушли, жажда голубой воды из источника вернула бы их обратно. Айнэ это знали. Они ждали, пока тела пленников очистятся от скверны, чтобы не заболеть самим.

А Лика уже не хотела пить.

«Принц Севир и отец города Стефан возвратятся в Илассет к празднику Перерождения».

Послание лежало у Элезарет на коленях. Его отправили по негласному закону этикета: нужно было предупредить рейну о возвращении сына и мужа, хотя она и так знала, что они вернутся к перелому зимы. Стефан не останется под первой ветвью, хотя это было бы разумно – переждать самые морозные и опасные дни под защитой замковых стен. Но в тяжёлое время Илассет нуждался в отце города, а третья ветвь – в принце. Но не в Севире. И уж тем более не в Сироре. Поэтому Стефан, поглощённый идеей о новом сыне, не оставит рейну в покое, пока не получит счастливое известие о её положении.

Уже через пару дней после того, как Стефан покинул столицу, Элезарет поняла, что не отправит такое письмо. Удача снова отвернулась от неё. Оставалось только провести время с пользой и вдоволь насытиться правлением.

Снежный туман осыпался белым крошевом, заметая улицы Илассета. В редкие ясные дни снег таял, а затем сковывал дороги, дома и деревья коркой льда. Люди болели, поскальзывались, ломая руки и ноги. У костоправов прибавилось работы. Как и у могильщиков: многие бродяги один за другим замерзали в подворотнях. Храм не справлялся с очередью страждущих, поэтому Элезарет приказала открыть горячие кухни. Беднякам раздавали похлёбку, а тем, кто согласится работать – сбивать сосульки с крыш, скалывать лёд и посыпать дороги песком, – обещали ещё и тёплую ночёвку в старых казармах. Стефан такое не одобрил бы, но теми постройками никто не пользовался, они простаивали и ветшали. Элезарет велела расчистить там всё, навезти дров и выдать каждому работнику тёплое покрывало. Ей надоело видеть вмёрзшие в лёд трупы. Правда, пришлось повысить жалование солдатам, дабы те приглядывали, чтобы работники не отлынивали и честно отрабатывали кров.

Просителей с каждым днём становилось всё больше, что и радовало, и раздражало. К рейне приходили в основном женщины. Их просьбы и жалобы вертелись вокруг мужей и детей. Они просили закрыть пивные, почаще отпускать сыновей со службы, поставить больше охраны у женских бань. И всё в том же духе.