Вор черной масти

Ахмет, по обычаю своего народа приложил руки к груди и слегка нагнул голову. Он не кланяется, он - здоровается.

Свита у Ахмета небольшая: два честняги и два амбала. Одного из воров зовут Желудь, второго Вьюн. Желудь и Вьюн - молодые воры в законе. Желудь из под Тамбова, Вьюн - цыган, где родился, он и сам не знает. Он из табора, а табор сегодня здесь, а завтра уже уехал.

- Я рад вам, братья! - здоровается с нами Ахмет.

Юрок[2] Ахмет был центровым в пересылочном лагере Усть-Нера, стойкий мужик, который пережил трюмиловку, но остался верен воровскому закону. Еле выжил после лютого избиения. Был он невысок, кривоног, но широк в плечах и имел могучий торс, как витязь из древних легенд.

Уже в бараке я спросил Ахмета:

- Ты какой Ахмет? Казанский? Волченок? Саровский? Астрахань?

И я перечислил ему еще с десяток Ахметов.

Он засмеялся, похлопал себя по бедрам:

- Вай, молодец! Всех знаешь! Я думал, что я один про всех воров татарских по имени Ахмет знаю. А ты всех перечислил, ни про кого не забыл. Верю теперь, что ты вор авторитетный. Я - Ахмет Ветер.

- Я с Ахметом Челноком в Воркуте чалился, кушали вместе, с Ахметом Астраханским бебешником[3] был, Волченка по БАМЛагу знаю. Остальных не встречал, но слышал.

- Что слышал нового?

- Ахмет Мурза скурвился.

Ахмет Ветер потемнел лицом.

- Откуда знаешь?

- На пересылке в Ванино его среди сук видели. В одном бараке с ссучеными жил.

Оказалось, что Котька Ростов и Белка тоже знают кое кого из Ахметов. Тесен воровской мир!

Ахмет выложил перед нами хлеб, консервы, соленую горбушу, приказал принести чай. Когда мы перекусили и закурили после сытного обеда, Ахмет устроил небольшое толковище, в котором приняли участие все старожилы и новоприбывшие.

На счет Котьки Ростова и Вадима Белки никаких вопросов не возникло. Они были законниками со стажем. Вопрос коснулся нашей пристяжи, Васи и Матвея. Васе Ахмет сказал так:

- Ты еще шалявый[4]. Шлифовать[5] тебя надо. Но ты стараешься. Белка за тебя поручился. С нами будешь, но без голоса.

Узнав о Матвее, пожевал губами и изрек:

- Ты воевал. Но законником не был. Значит - не сука. Только законником тебе не быть никогда. Можешь с нашей хеврой склеиться[6] или живи, как хочешь.

Матвей, недолго думая решил, что остается с нами.

Началась моя лагерная жизнь.

В этом лагере было много доходяг, которые были забракованы при отборах на этапы и застряли тут надолго. На Колыме был специальный лагерь, куда свозили пеллагриков[7] и истощенных дистрофических доходяг, создавая из них слабкоманды. Но Усть-Нера находилась так далеко, что их транспортировка была нерентабельной.

Этих людей сломал голод и тяжелая работа. В силу этого они не могли трудиться и получали урезанную пайку. И при всем своем желании не могли вырваться из этого заколдованного круга. Тонкие, звонкие и прозрачные, шаркая ногами, постоянно шныряли по помойкам в поисках костей, рыбьих голов, пустых консервных банок, в общем, всего, что можно было съесть.

Их никто не трогал. Они жили своей жизнью, появляясь и исчезая как призраки.

19 августа 1949 года. 20 часов 04 минуты по местному времени.

Индигирский лагерь Усть-Нера.

***

Вечером отабунились[8] мы все в черном углу и Ахмет произнес:

- Малява к нам пришла от воров ссученых. Помощи они просят.

Все выслушали вступление, но промолчали. Ждали, когда Ахмет пояснит что, да откуда ноги растут. Суки пишут? Интересно.

- Тихарь[9] на красной зоне был. Богданом зовут. Так он там зашухерил всех, в уши операм дул, хавальник никогда не захлопывал. Раскусили его суки, да поздно. Он троим из них сроки успел привесить. Теперь суки ярятся. А его к нам в зону кинули. Просят они, что бы мы его кончили. Что скажите, бродяги?

- Как рехнулись[10]? - спросил Котька Ростов.

- За несколькими людьми смотрели, за теми, кто на подозрении был. Один оплошность совершил и засыпался!

- На очке за шкибон взяли? - поинтересовался я.

"На очке" вычисляли многих. Обычный зэка не пойдет задницу холодить лишний раз. Да и с пайкой такой скудной раз в двое-трое суток по нужде ходили. А те, кто в оперчасти сверхпаек жрали, те регулярно, ежедневно на очко бегали. Да и морды у них поздоровее были. Находили наседок по этому признаку. В лагере все на виду. Табачек лишний появился, а деревянное письмо[11] сидельцу не приходило... Откуда взял спрашивается?

- Нет. Про побег слух пустили, а бежать никто не собирался. Узнали, кто стучит-постукивает.

- Кто же этот шептун? - спросил Вьюн.

- Один фраер из полицаев бывших.

- Понятненько, - протянул Белка многозначительно. - Сначала перед немцами выслуживался, а теперь перед хозяином и кумом как волчок крутится, гад! Не плотник, но стучать охотник. Душонка у него низкая, если сам себе хозяина ищет.