Вор весны (ЛП)

— Очень хорошо. Сиерра Верадина Лай, ты никому не расскажешь о нашем сегодняшнем разговоре. Ни каким-либо образом, никакими средствами. Ты забудешь произнесенные нами слова. Поняла?

— Поняла.

Он убирает свой меч, и она поднимается на ноги, массируя шею.

— Ваша мать не зла, Лорд Аид.

— Ты можешь верить в это, — говорит он. — Но я — нет.

Он вновь проявляет свое очарование, исчезая в туннеле. Лишь после ее ухода мне приходит в голову, что Зера, вероятно, уже знает о том, что я не была очарована; Арес мог ей сказать. Но Аид этого не знал, и я умолчала об этом, не желая еще больше его тревожить.

Домой мы оба летим в тишине.

Только подойдя к двери, я нахожу в себе силы заговорить.

— Как думаешь, кто устроил засаду? — спрашиваю я его.

Он пожимает плечами.

— Не знаю.

— Есть шанс, что за этим стоит Валериан? — я знаю, что бы он ни говорил о Зере, он не хочет, чтобы она за этим стояла. Он предпочтет ей любого врага.

— Он был бы не первым королем, что использовал изгнанников для выполнения своей грязной работы в обмен на помилование, и всегда есть способы сокрыть истинные намерения, но нет, — эти слова словно причиняют ему боль. Его лицо ничего не выражает, но я знаю. — Не думаю, что он кого-то сюда посылал. Он мало что может с этого выиграть.

— Но если Зера послала Гидру, зачем ей поручать кому-то расследование?

— Может, чтобы замести следы? И Зера ее не посылала. Это сделала Афина.

— Разке Афина не работает на Зеру?

— Когда не можешь лгать, ты очень осторожен с тем, с кем делишься своими планами, — он гладит меня по щеке, обводя большим пальцем изгиб моего ужа.

— Постарайся не беспокоиться обо мне, — говорю я ему. — Я беспокоюсь о тебе.

И о том, как далеко ты зайдешь, чтобы обезопасить меня.

Я тоже хочу, чтобы он был в безопасности. Но не знаю, как далеко могу ради этого зайти.

Он слабо улыбается, целуя меня в лоб.

— Мне не травится тебя беспокоить, но приятно, когда о тебе беспокоятся. Это имеет смысл?

— Вполне, — говорю я, прислоняясь к его груди, пытаясь забыть, как близок он был к убийству той женщины, и задаваясь вопросом, существует ли внутри меня тьма, и как недалека я от нее.

Я просыпаюсь посреди ночи, находя свет слишком ярким. Интересно, Аид понятия не имеет, на каком уровне он должен его поддерживать для моих смертных глаз, и когда должен быстро его приглушить? Часы подсказывают мне, что уже рассвело, так что я не утруждаю себя возвращением ко сну. Вместо этого я смотрю на его лицо и глажу свернувшуюся между нами калачиком Пандору. Аид обнимает ее одной рукой, когда я глажу ее мех, и она прижимается к его голому торсу.

Не скажу, что виню ее.

— Похоже, теперь он тебе нравится, — говорю я, целуя ее в макушку. — Понимаю, мне он тоже нравится.

Ко мне тянется рука и притягивает меня к нему, мягко, как рябь на берегу.

— Просто нравлюсь? — говорит он, его глаза все еще закрыты.

— Ты знаешь, что я люблю тебя.

— Я послушал бы это еще несколько раз.

Я нежно целую его, и он открывает глаза. Его руки скользят по моей шее.

— Это видение, от которого хочется проснуться.

— Однажды тебе это надоест.

— Нет, — говорит он тихо, — не надоест.

Я снова целую его, на этот раз дольше, чтобы отвлечься от нарастающей в его голосе грусти и громкости моих мыслей, напоминающих о том, что мы не будем вместе достаточно долго, чтобы наскучить друг другу.

Я выбираюсь из кровати и направляюсь в ванную, чтобы ополоснуть лицо. Если следующих нескольких месяцев недостаточно, так как смогут удовлетворить два дня в году после?

Я не буду двигаться дальше этого. И не могу это побороть.

В стене над ванной есть дыра, напоминающая порванные обои, но дыра эта наполнена чистым, ярким светом. Это довольно красиво. Мгновение я смотрю на нее, ожидая, что что-то произойдет, и ловлю себя на мысли, как бы украсила эту комнату, если смогла бы очаровать каждый ее дюйм. У меня была бы огромная цветочная фреска над ванной, а лепестки были бы отделаны золотом. Пространство над раковиной заполнило декоративное зеркало, а ванна была бы огромной, на когтистых лапах, с причудливыми кранами.

С трудом сознавая, что делаю, я наклоняюсь вперед, чтобы открыть больше света, снимая кусок краски, как кожуру с фрукта. Вся стена исчезает, сменяясь той самой фреской, которую я себе представляла. Я провожу руками по остальным частям комнаты, и старое исчезает.

— Аид… — я высовываю голову из ванной, — ты дал мне привилегии на очарование ванной, не сказав мне об этом?

Он резко садится, потревожив Пандору.

— Что?

— Ванная. Взгляни.

Он вскакивает, присоединяясь ко мне

— Что… как ты это сделала?

— Не знаю. Просто отчасти представила себе, как хотела бы, чтобы это выглядело.

— Это… ты просто очаровала это.

— Я… нет. Я не могла наложить чары. Ведь наложение чар означала бы, что я…

Аид приподнимает бровь.

— Но я человек.

— Это выглядит так, — говорит он с оттенком сожаления в голосе. — Ты стареешь, как человек. Выглядишь, как человек. Но… ты не знаешь, кто твоя мать.