Воробьевы горы

П е т р о (читает прикрепленную бумажку). «Петру и Екатерине Гарбузовым от первой бригады колхоза «Червоная слободка». Смотри, Катя, буквы Е и П, из сахара корова сделана, овца и конь. Честное слово, конь. А пахнет как…

Где-то за окном баян, слышна песня:

Ночью звезды светят ясно.Освещают все пути,На всю жизнь с тобой согласнаРука об руку идти!

Слышишь? (Тянется к ней.) Хорошая ты моя…

Стук в дверь.

Кто там?

Г о л о с. Не обессудьте на малом. Дальше поживем, больше наживем. Счастливо жить тебе, Петенька, с молодой женой.

П е т р о (вносит расшитое полотенце, читает записку). «Новобрачным от второй бригады».

За стеной песня:

Черным небом ходит месяц,Дым над хатой клубится,Окна иней занавесит,Скроет тех, кто любится.

(Идет к Кате, вдруг морщится.) Вот наказанье!

К а т я. Забота не нравится?

П е т р о. Да нет, опять сапоги. Ходить невозможно.

К а т я. Так скинь их. Чего зря мучиться!

П е т р о. И правда! (Хочет скинуть, пробует, ничего не получается, идет к порогу, хочет снять об порог.)

К а т я. Зачем хорошую вещь портишь? Дай я помогу.

Петро садится на кровать, протягивает ноги. Катя берется, стаскивает сапоги. В дверь просовывается  М о т ы л и х а  с лукошком яиц.

М о т ы л и х а. От курей моих не погребуйте. (Смотрит на Катю умиленно.) Покорная…

П е т р о. Да что вы, сговорились, что ли? (Хватает сапог, бросает его в Мотылиху.)

Та с шумом скрывается.

(Петро с наслаждением пошевеливает пальцами на ногах.) Ну, теперь хорошо. Поцелуй же меня, Катя.

К а т я. Я бы поела чего-нибудь. Чаю попили бы…

П е т р о. Давай! Самовар вон там, за печкой.

К а т я (смотрит в ведро). Воды не хватит.

П е т р о. А в сенях еще ведро стоит.

Катя выносит самовар в сени, там вытряхивает его, наливает воду, сыплет угли.

(Ложится на кровать.) Хорошо! Начинается настоящая жизнь. А то взять холостого. И свари, и налей, и подай — все сам.

Катя входит, ищет чашки, ставит на стол.

Уже поставила? Быстрая ты по домашности, Катя, буду я за тобой как за каменной стеной. Ну, иди теперь ко мне.

К а т я (стоит). Лучше ты ко мне.

П е т р о. Я же лежу, а ты стоишь.

К а т я. Не хворый. Можешь встать.

П е т р о (садится на постели). Могу, — только не пора ли тебе твой характер бросить?

К а т я. Как бросить? Какой характер?

П е т р о. А такой. Не годится тебе сейчас командовать.

К а т я. Почему?

П е т р о. Муж я тебе или нет?

К а т я. Ах, вот оно что? Конечно, муж… да еще какой… любименький… славненький… только глупенький…

П е т р о. Смеешься?

К а т я. А что мне — плакать? Еще рано.

П е т р о. Я тебе сказал — иди ко мне!

К а т я. А не лучше ли тебе — ко мне? Ну, Петенька, ну, хороший мой… Подымись, не ленись, — или я уже вовсе никудышная такая, что меня и послушаться не сто́ит? Сто́ит, Петенька, — смотри, чем у меня не глаза? А волосы! А губы! А руки — так обнимут, что задохнешься… Ну? (Протягивает руки к Петру.)

Петро подымается с постели и, раскрыв для объятий руки, идет к ней.

Вот это другой разговор. Ближе, ближе… Горячей, горячей… (Когда Петр уже почти рядом — вдруг одним прыжком бросается к двери. Накидывает шубу.) Вот ты какой, оказывается? По-старому хочешь жить? Меня в кабалу вековечную затиснуть мечтаешь? Не выйдет… (Отворяет дверь.) Пока… Не хотел двух шагов сделать по-хорошему, в Ермаковку придешь ко мне, да еще поклонишься, хлопчик! (Скрывается.)

Петро — за ней.

П е т р о. Катя! Катя! (Бежит к двери.)

В дверь стучат.

Кто там еще? Довольно, хватит на сегодня подарков!

Кто-то ломится.

К черту, слышите?!

В дверь ломятся.

Ч е й - т о  г о л о с. Тю, дурной. С Вихрем что-сь неладное, скучает конь. Ходи до конюшни…

П е т р о. С Вихрем? Сейчас! (Останавливается.) Неужели она не вернется? (Быстро что-то пишет, кладет записку на видном месте, прикручивает лампочку, уходит.)