Ворон

Горело у соседей долго, но все-таки дома отстояли, и к середине ночи на улице уже было все тихо, спокойно.

О. Александр несколько дней оживленно толковал о поездке, даже железнодорожный справочник у городского головы взял, но потом разговоры прекратились, все забылось, и он никуда не поехал.

Прошло 2 года, и вот загорелось рядом с домом Порфирия Васильевича, только огромный сад отделял его от пожара. На этот раз о. Александр не давал никаких клятв, а, всклокоченный, осунувшийся, ходил по двору и, ударяя себя в грудь, шептал: «За грех мой, за то, что обет не исполнил, сгорит братний дом».

Но дом не сгорел, хотя полыхало сильно, – сад спас. Опять возобновились разговоры о поездке в Иерусалим, был намечен маршрут, и опять о. Александр остался дома.

Минул год, и от молнии загорелся купеческий особняк напротив Порфирия Васильевича, пожар был огромный. Дом Порфирия Васильевича уцелел чудом – у него уже и ставни дымились, и угол начал тлеть.

Всей семьей таскали воду, поливали крышу и фасад. Что делал в это время о. Александр? Неизвестно, не до него было.

Утром вся семья собралась за чаем, не было только о. Александра. Вдруг за окном раздался колокольчик, и дорожная тройка остановилась у ворот.

– Кто заказывал лошадей? – забеспокоился Порфирий Васильевич.

– Лошадей заказывал я, – отозвался о. Александр, появившись в дверях в дорожной рясе и со шляпой в руке. – Я сейчас еду на железнодорожную станцию, оттуда в Одессу, а потом в Иерусалим.

Все стояли ошеломленные, а о. Александр подошел к большому образу, висевшему в углу, земно поклонился и проникновенно сказал: «Слава долготерпению Твоему, Господи».

Ночной звонок

Был июнь 1924-го года. Моя единственная дочь Леля лежала в спальне с крупозным воспалением легких. Кризис еще не наступил, температура нарастала, и врач предупредил, чтобы я была ко всему готова.

В кабинете умирал муж. Уже 3 недели он ничего не ел, а только пил ледяную воду, у него был рак желудка. Он лежал в полном сознании, но был так слаб, что не мог уже пошевельнуться, и я переворачивала его с боку на бок. Все мои дни проходили в том, что я, как маятник, переходила от одного больного к другому, не зная ни минуты покоя. На ночь приходила Фаиночка, опытная медсестра, и сменяла меня возле больных, тогда я бросалась на диван и моментально засыпала.

Сегодня, как обычно, я поджидала ее прихода и поглядывала на стрелки часов, которые приближались к 12-ти часам ночи.

Вдруг муж сильно застонал, я бросилась к нему, у него начались сильные боли и поднялась рвота. Она меня очень испугала, такой никогда раньше не было. Держа голову мужа, я старалась ему помочь, и в это время у входной двери раздался сильный звонок. Кто-то, не отпуская, держал кнопку звонка, и резкий звук наполнил всю нашу огромную комнату. Кроме меня подойти было некому, так как все соседи разъехались: кто на дачу, а кто в отпуск. Оставить мужа я не могла, он был так изнурен, что лежал передо мной как мертвый, и только черная струйка безостановочно стекала из уголка его рта.

Я с отчаянием смотрела на его лицо, вытирала липкую струйку, а звонок все звонил и звонил.

Наконец мне показалось, что лицо мужа стало спокойнее, и, оставив его, я пошла длинным широким коридором в переднюю.

Звонок продолжал звонить, но, когда я приблизилась к входной двери, он умолк. Совершенно не анализируя свои действия, я широко распахнула дверь и, не выпуская ручки, стала у порога. Никого не было, я уже хотела ее закрыть, как увидела человека, собиравшегося звонить в соседнюю квартиру. Он быстро обернулся в мою сторону. Я разглядела клетчатую кепку на его голове, худое лицо и сверкающие, полные дикой злобы глаза. Он не сводил с меня гипнотизирующего взгляда. Медленно, приседающей походкой, не шел, а как будто полз ко мне. Я стояла не шевелясь, вся во власти его страшных глаз. А он подходил все ближе и ближе, его рука уже коснулась двери, я почувствовала его дыхание и вдруг, сама не зная как, с силой захлопнула дверь и упала на пол.

До меня донеслось проклятие, а я лежала и тряслась в страшном ознобе. Не знаю, сколько длился мой припадок, но потом я встала и, шатаясь, подошла к мужу.

Войдя в кабинет, я застыла от удивления: мой умирающий муж сидел на кровати, свесив на пол ноги, и лицо его было полно дикого ужаса. Увидев меня, он протянул мне руку: «Нина, ты жива? Сейчас смерть твоя за тобой приходила».

Я подбежала к нему, уложила и принялась успокаивать.

Но он не слушал, а что-то тихо, взволнованно шептал.

Опять раздался звонок, но осторожный, негромкий. Я подошла к двери. «Кто?» – «Откройте, Нина Владимировна!» – услышала я голос нашего управдома. Открыла. На пороге двое штатских, управдом и милиционер. «Скажите, к вам кто-нибудь приходил недавно?» – спросил штатский. Я рассказала, как все было.

«В нашем доме прячется опасный преступник, – объяснил он мне, – который сейчас бежит по этажам и звонит во все квартиры в надежде, что его кто-нибудь пустит, но мы идем по пятам, и дом весь оцеплен».

Вскоре пришла Фаичка. Мужу сделалось хуже, он потерял сознание, и к утру его не стало.