Ворон

— Ну вот. — говорил крестьянин, сыгравши на скрипке еще несколько веселых мелодий. — Лучше бы и этот ваш, э-э… Вадин придумал, что-нибудь этакое — вместо того, чтобы слезы лить! Остановил бы орков — сам бы жив остался, да и возлюбленную свою спас…

На это Тьеро, который тоже несколько раз улыбнулся, слушая о приключениях Рэви, молвил:

— Но, они были такими непохожими — ваш Рэви, и мой Вадин. Для одного было естественно придумывать что-нибудь этакое веселое, для другого была сущностью великая и светлая печаль. Рэви любил все, и не любил ничего — он так же любил ивы, как и свою жену, а для Вадина была одна любовь — и весь обратился он чувством к этой деве. Мы не в праве судить ни того, ни другого, ибо каждый остался верен своему чувству до конца, каждый остался свободным до конца, и каждый совершил подвиг…

— Подождите. — молвил тут Альфонсо. — Дайте мне, пожалуйста, скрипку… Пожалуйста, скорее, пока оно еще здесь… — голос его стал отрывистым, в очах полыхало творческое пламя.

Крестьянин протянул ему скрипку, и пробормотал:

— Только уж, пожалуйста, не мрачное…

А горницу уже заполнила пронзительная, дрожью бьющая, слезы вырывающая мелодия. Альфонсо не пел, но говорил — хотя в его голосе было столько чувства, что можно было назвать его и пением:

— Когда восходит над миром заря,

Я иду по холодному полю,И горит надо мною, творя…Новый день сердце давит пронзительною болью…Что мне своды холодного неба?Песни ветра, журчанье воды?Что мне вкус испеченного хлеба?Давит память дней долгих чреды…Днем здесь тесно…Лишь в сиянии бездны и ночи,Только там — только звездам известно,

В коих безднах искать сердцу милые, мертвые очи!

Альфонсо заплакал, выронил скрипку; и, если бы один из крестьянских сынов не успел ее подхватить — она непременно разбилась бы об пол. Он закрыл свое измученное, и впавшее, и вырывающееся лицо руками, и шептал:

— Простите, простите… Вы говорили, что не надо мрачного; а я вот… просто вспомнил, одного очень близкого мне человека… или не человека… Она… ее душа всегда стремилась к звездам, и теперь, должно быть, уже там… Просто, я увидел ее лицо, среди язычков этого пламени…

И он плакал, потом — поднялся; прошел к двери, ведущей к его горнице, и, вдруг, развернулся — очи его так сияли, что крестьянка, даже, зажмурилась. Сдавленным шепотом он вырвал из себя:

— Нет, нет — это еще не все, что я сказать хотел. Нет — подождите, или же я прямо теперь… — и он подошел к мальчику, выхватил у него скрипку, подошел вместе с нею вплотную к пламени, так что языки, вырываясь, обжигали его руки, но Альфонсо не замечал этого:

— Где-то, в рощах осенних, веселье,Детвора, в смех, кленовым листом,Правит ветра широкое пенье,Поглощая его глоток за глотком.

Ну, а мне — лишь тоскливые звуки:Шорох листьев по мертвой траве,Ну, а мне — безысходные муки —Память, память в седой голове.Не приемлю иного я счастья,Как с тобой, среди пашен пройтись.Вой холодного вьюги ненастья —Не смогу я с тобой разойтись.Та, что пеплом холодным уж стало —Сердцу ближе, чем смех детворы.

Но ты звезд в вихре тихом достала,Я ж тоскую… до смерти холодной поры.

— Да, да. — вздохнула крестьянка. — Вы, знаете ли, опять за живое задели. Ведь, у нас здесь неподалеку жила дева — не людьми рожденная; ибо со звезд она в колыбели упала. Такая была прелестная, всем добро делала; а недавно то случился пожар — и дом ее, и она сама сгорела. Ничего не осталось — был у нее и пес, и конь — тоже сгорели. Вот ваш то конь, между прочим, очень на ее коня похож — быть может, от одних родителей…

— Э-э — да что уж там — заладила. — говорил крестьянин. — Конь, пес — об этом ли сейчас речь… Видишь, у человека тоска какая, а ты — конь…

— Прекратите, прошу вас! — выкрикнул Альфонсо, и, в это время услышал, как на улице за плачем дождя закричал ворон…

Муж и жена переглянулись, после чего хозяин заявил:

— С дальней то дороги, вы, верно устали. Оно и понятно. Надобно бы вам отдохнуть.

— Нет — не надо. — голос у Альфонсо был совсем слабым; неуверенным.

И тут, неожиданно, на всех такая сонливость напала, что, где они были там и заснули.

Альфонсо повалился рядом с пламенем, так что языки его, в любое мгновенье могли выплеснуться, и обвить юношу…

* * *