“Так все-таки наследственное или вопрос?”- размышляла госпожа, уверенная, что скоро вернется Цетон с сестрой, пыталась понять, что он за существо: “Ворон, слуга Отчаяния… У Отчаяния своя армия… Да, вполне может быть, если бы не все так абстрактно и запутанно. Я не ощущаю боли, но и не могу творить… Нетворения смерти подобно. Значит, я умерла. Если меня уже не спасти, может быть, этим злом удастся вытащить из темноты хотя бы других, мою семью, вернее, то, что от нее осталось. А отца… Убить его? Я ведь могу приказать, и Ворон выполнит все безупречно, никто не узнает, не арестует. Какой соблазн, да и мне уже все равно - меня не спасти. Но все же… Он тоже просто сломался, я видела его глаза в последние визиты… А мать? Разве не она первая меня предала, тоже сломалась? Но ее я почему-то пытаюсь спасти”.
Розалинда тихо вздохнула, не зная, что делать с отсутствием боли, когда должно болеть, даже мучить безответностью не общего вопроса, а обычного, но все так же неразрешимого вопроса морали.
“Ему не отдадут сестру просто так… Возможно, придется подождать, а возможно, ее вообще не отдадут, - понимала Розалинда. - Жалко, что у меня нет сотового… Да что сотовый, подумаешь, не как у всех нормальных людей. Во-первых, я никогда не могу быть такой, как все, во-вторых, я ненормальная, в-третьих, человек ли я уже? Почему он называл меня уникальной? Он говорил, что избавит от боли, но от страха смерти, кажется, не в его силах… Я боюсь, боюсь конца… Жизнь моя коротка, но получить от нее должную радость теперь, как и всегда, невозможно”.
Печальные фиолетовые глаза отражались во множестве зеркал, Розалинда проводила рукой вдоль балясин и спинки общиной кровати в спальне, заходила в детскую - вещей почти не осталось, только в углу заброшенный старый мишка, игрушка… Отчего-то его вид кольнул сознание болью, словно трещина на льду, знаменитом и надежном льду. Он лежал, брошенный, запыленный, с вывернутыми, словно сломанными, лапами, и… улыбался, тараща свои стеклянные черные глазки, добрый всегда и ко всем, совсем как ненастоящий медведь, как полный его антагонист.
Розалинда отвела взгляд, покинула комнату… “Ничего прежнего не осталось, старый дом исчез, квартира продана, сестра и брат порознь, и вроде все живы пока еще, а семьи и счастья уже нет, будто умерли. А отец? Что отец? Да тоже, что мать, она же первая сбежала сюда, позволила себе оставить сына”.
Вскоре дверь отворилась, вошел Цетон, один, как и предполагалось, задумчиво поглядывал исподлобья, как бы не зная, что сказать, дабы не не выполнить приказ, наконец сформулировал:
- Время выполнения Вашего приказа откладывается, вернее, он изначально оказался протяженным во времени.
- Я догадалась, тоже и с братом ведь? Сейчас стоит найти информацию относительно того, какой бизнес завелся у матери и с кем она сбежала, что-то не верится, что одна.
- Прикажете мне начать сбор информации?
- Нет, я пойду с тобой. В этом доме слишком много теней…
- Что с Вами произошло, госпожа? - ощутил надломленный лед Ворон.
- Да так… - отмахнулась девушка, порхая раненой медузой среди вновь смеркавшихся комнат, хотела сказать уже давно, словно доказывая нечто, - знаешь… Несовершенное ты все-таки существо, может, и сильное, может, и фаталист, а все-таки никогда и никого не любил, я не о страсти, нет… Но как же ты мир познаешь, если ничего не чувствуешь, никого не любишь, не имеешь формы?
- Любовь - лишь напрасная боль, - отозвался задумчиво Цетон, глаза его словно исчезли в какой-то зловещей тени, остался только жестко очерченный рот и острый нос. Как будто потерялось на миг человеческое обличие. - Да и познание иначе как разумом.
- Можно долго рассказывать о добре, приводить аргументы в пользу добра, но, если ты его не чувствуешь - оно становится еще одним проявлением пустоты, - отозвалась Розалинда, утопая где-то в гроте тяжелого кресла в гостиной.
- Как по-вашему, госпожа, лучше делать добро со злыми намерениями или зло с добрыми? - хитро поставил вопрос Цетон.
- Казуистика… Хотя… Да нет, лучше не говорить, будто я с тобой согласна. Двойные стандарты, ты намеренно искажаешь истину, ты хорошо все сам знаешь, знаешь больше меня, а воспринимаешь словно через кривое зеркало. Знание не есть истина, - пространно усталым голосом рассуждала Розалинда, словно не намеренная куда-либо идти, словно не за кого было бороться, да и сама борьба не имела смысла, хотя что-то заставляло делать сознание своей вины - она разрушила, она своими вопросом. Зачем же тогда Вопрос? Какова тогда цена Ответа?
- Эгоизм… Какой же мой эгоизм! - вздохнула наконец она и приказала: - Ладно, собираемся. Говори, куда идти сначала?
- Как прикажете, сначала стоит узнать, где находился офис и какой деятельностью занималась компания, местоположение офиса я узнал, исследуя квартиру, однако, исходя из клочка бумаги, не удалось установить ничего, кроме названия.
- Отправляемся на место, тебе не показалось, что кто-то пытался уничтожить все свидетельства и документы?