Ворон на дереве (СИ)

Когда Голубь произнес слово «певица», его голос, как мне показалось, дрогнул. Я сделал вид, что не заметил этого. Мне также показалось, что слово «юрист» он произнес с некоторым напряжением. Несколько минут мы молча любовались луной над спящим городом.

- Вот бы слетать на луну,- мечтательно произнес я.

- К сожалению, побывать там вы никогда не сможете,- заявил Голубь.

- Это почему же? - удивился я.

- Среда для вас неподходящая.

Я почему-то вспомнил о посаженных луковицах тюльпана на балконе и опять подумал об Юристе.

- И что же, Юрист часто сюда прилетает?

- Каждый раз, как только появляется здесь певица.

- А что у него с ней?

Этот вопрос вдруг привел Голубя в крайнее возбуждение. Он нахохлился-, крутнул шеей и заявил мне:

- Конечно, он вдовец, и может делать все, что ему угодно. Но мне кажется, что он ведет себя не очень по-джентльменски.

- Я и не знал, что он вдовец.

- Жена у него умерла два года назад.

Я вспомнил, что Музыкант женат и имеет двоих детей.

- А где он сейчас?

- Ворон сидит на дереве,- и Голубь показал крылом на огромный раскидистый тополь.

Вдруг опять раздались трели соловья...»

3

В эту самую минуту к сидящим в холле за карточным столиком пациентам подошел медбрат и тупо сказал:

- Ваше время кончилось. Пора ложиться спать. А ну-ка живо по местам..

Никто ему не возразил. Все четверо послушно встали из-за стола и направились по своим палатам. По дороге Елизавета Вторая, прощаясь с Новеньким и Платоном, сказала:

- Дайте нам слово, что завтра на этом самом месте вы продолжите свой рассказ.

- Даю такое слово,- торжественно поклялся тот.

- И чтобы без нас вы ничего из вашей истории не рассказывали Платону,- поддержала ее Карусель.

- Обещаю.

Через несколько минут коридоры психлечебницы опустели, в палатах погас свет, и только время от времени медбратья молчаливо совершали свой ночной моцион.

На следующий день с утра Елизавета Вторая церемонно совершала свой выезд в свет по коридорам лечебницы, используя для этого коляску, на которой санитары доставляют пациентов в больницу; Платон в курительной комнате путем пускания табачных колечек упражнялся в построении новых идеальных форм в пространстве; Карусель, как обычно, кружилась и делала разные гимнастические упражнения, чтобы сохранить свою фигуру; и только Новенький бесцельно слонялся повсюду, не зная еще, какое избрать для себя амплуа. Однако вечером все опять собрались в большом холле за карточным столом и Новенького попросили продолжить свой рассказ.

- Так на чем мы остановились прошлый раз?

- Ворон сидит на дереве,- напомнил ему Платон.

- Нет,- запротестовала Карусель,- вашими последними словами были: «И вдруг опять раздались трели соловья..»

- Ах, верно,- заметила Елизавета Вторая,- именно на этих словах вас прервали вчера.

Новенький откашлялся и продолжил рассказ.

4

«И вдруг опять раздались трели соловья. Они доносились из густой листвы раскидистого тополя. Мы с Голубем, затаив дыхание, зачарованно слушали божественное пение.

- Кто это так поет?- восхищенно спросил я, когда трели прекратились.

- Молодая певица. Здесь она поет лучше, чем на эстраде.

Мне очень захотелось полететь к тополю, но в это время над нашими головами пронеслось что-то огромное. Со страху я забился под крыло голубя. Ветка над нами прогнулась, рядом с голубем уселся большой филин.

- Вот и я,- произнес он низким голосом,- насилу оторвался от книг.

- Знакомьтесь,- представил нас друг другу Голубь,- ваш сосед снизу, профессор университета. А вы, кажется, журналист?

Я кивнул головой.

- Щелкопер, значит,- раскатисто засмеялся Филин,- знаю я вашу братию, воробьев стреляных. Здесь еще один литератор частенько прилетает к нам язык почесать, но с вашим братом нужно держать ухо востро, вмиг пропечатаете в газете, потом грехов не оберешься.

Я обиженно сконфузился, но Филин, перелетев на мою сторону, дружески хлопнул меня крылом по плечу и спросил:

- О чем секретничали-то?

- Да вот наш знакомый собрался слетать на луну,- с иронией заметил Голубь.

Филин расхохотался и хохотал, вероятно, добрых десять минут.

- На Луну? Вот умора! Да туда могут летать только остолопы, вроде американских астронавтов. Птицам там делать нечего, среда неподходящая, там даже воздуха нет, чтобы летать.

- Но японцы уже приступили к проектированию лунных домиков,- заметил я.

- Японцы - дураки,- категорично заявил Филин,- и вся их страна - сумасшедший дом. Как-то я был там в командировке, так чуть сам не свихнулся.

- Это правда, что они конструируют машины, способные сочинять музыку? - спросил Голубь.

- Конструируют,- ухнул Филин,- много чего они конструируют, даже механическую игрушку с железными мозгами.

Крутится, вертится, и все на месте:

Ноги - из олова, мозги - из жести.

Мы рассмеялись, но Филин вдруг погрустнел и со вздохом сказал:

- Может быть, Богом уготована человеку такая судьба - все естественное в мире превращать в искусственное.

Мы вздохнули. Но птицам не свойственно предаваться грусти или меланхолии. Филин тут же взмахнул крыльями и воскликнул:

- А что это мы сидим здесь? Полетели на тополь, там певичка дает свой концерт.