Ворон. Тень Заратустры

Правильность его умозрительных вычислений и догадки подтвердило присутствие Клавдии Петровны в приемной.

Президент Таджикской академии наук был мрачен. Восточная дипломатия, впитанная сызмальства и выручавшая в самые лихие годины, не позволяла ему окончательно довериться непроверенным слухам, тем более что некоторых фигурантов дела он без сомнения окрестил бы просто «повесами», не будь у них заслуженной научной репутации. Из-под насупленных бровей попрыскивали зоркие глазки. Президент сурово молчал.

– Ну, что там с согдийскими плитами? – заговорщицким шепотом спросила Клава.

Шурик воззрился на нее с недоумением, перевел взгляд на начальство и чистым ангельским голосом признался во всех тяжких прегрешениях. Речь его была спонтанной, но пламенной: он творчески интерпретировал события прошлого, плавно переходя к перспективам. На этом месте президент поднял руку и тяжело, очень тяжело опустил ее на стол. Вздох его почему-то вызвал трепет у Клавы. Она взвилась:

– Как ты мог!

– Помилуй, Клава! – Шурик пожал плечами. – Это всего лишь розыгрыш…

Дружеская шутка обернулась для него строгим взысканием, благо устным, но с напоминанием, чем следует заниматься вообще, а чего не имеет права себе позволить секретарь партийной ячейки научного учреждения. Клавдия Петровна руки для поцелуя на прощание не подала, разобиделась, и расстроенный Захаров решил укрепить бодрое с утра расположение духа в подвальном баре гостиницы «Вахш». Место было людным, однако раствориться в народе Захарову не удалось. Там с ним и побеседовали «кому надо».

– Побалуйте кулуарными сплетнями из первоисточников, Александр Маркович? – как старого знакомого, спросил посетитель в изысканном сером костюме.

– Сыт по горло, но за доверие спасибо.

Захаров почувствовал себя героем дня, наивно полагая, что слава его долетела до всех академических уголков. Однако интуиция заставила его напрячь память: откуда он мог знать этого благодушного человека со стеклянными глазами?

– А вот мне все-таки непонятно, – лукаво прищурив глаз, произнес второй незнакомец в таком же как у первого, костюме, – каким образом таблицы Улугбека оказались у англичан задолго до российских раскопок?

Тут Шурик призадумался. Этих двоих он не знает, а их осведомленность просто настораживает. Что это? Въедливая любознательность ученого или за державу обидно? Между Россией и Англией искони велась подспудная борьба за влияние на Востоке. Только видела ли земля Маверанахра хоть одного европейца при последнем из тимуридов? Нет. Само предположение – полная нелепость. Нажитые богатства, как талая вода, растворялись после смерти Тимура прямо на глазах. Уплывали тайными и проторенными тропами в иные страны. Нашли свои пути и сокровища знаний. И ни при чем здесь ни русские, ни англичане. Виною всему – смута. Смерть Великого Хромого разъединила его потомков. Потянули, каждый на себя, завоеванные им земли, как лоскутное одеяло, раздирая на цветастые латки полей, городов. Недолго удерживал поставленные Тимуром границы его сын Шахрух. В нерушимом Самарканде праздно гуляли шейх-уль-исламы при дворе просвещенного внука Тимура и его наместника. Злой рок или светские празднества восстановили против него недовольных дервишей религиозного ордена наджбандийя? Улугбек был убит, а рукописи «Зиджа» попали в Стамбул… Все эти рассуждения остались в мыслях, вслух Шурик высказал поверхностное предположение:

– Ректором высшей школы при мечети Айя-София в Константинополе был самаркандский ученый Али Кушчи. Вскоре после смерти Улугбека он снарядил караван в Стамбул. Возможно, решил уберечь труды астрономов Самарканда и часть списков перевез с собой? В Россию они пришли значительно позже.

– И надо полагать, западным путем? – В вопросе слышался потаенный намек, что несколько смутило Шурика.

Дело в том, что он принадлежал к тому типу ученых, которым всегда до всего есть дело. Работал в институте востоковедения, читал какой-то спецкурс в университете. Студенты и аспиранты роились вокруг него, ловили каждое слово учителя и считали его непререкаемым авторитетом во всех областях знаний. Таких домов, как у Захарова, было несколько в городе. На тесной кухоньке забивалось множество всякого люда, нередко не имеющего ничего общего с наукой. В этих кругах все всегда были в курсе всех событий. Свое отношение к происходящему никто не скрывал, пользуясь достоверной информацией «вражеских голосов». Кухонные посиделки проходили под рискованные разговоры о судьбах страны. Потому само слово «запад» наряду с пристальным вниманием к его персоне вызвало у Захарова известное беспокойство.