– Когда мы окажемся ближе, может быть, завтра или к вечеру сегодняшнего дня, я пошлю в город несколько отрядов лазутчиков, возможно, даже безоружных… – Подумав еще, он кивнул и склонил голову набок: – Они могут собраться около каких-нибудь ворот, например, Мургейтских в северной стене. Дюжины наших парней хватит, чтобы отбить ворота у городской стражи, однако для вящей уверенности я пошлю человек шестьдесят, а может, даже больше. Это хорошая мысль, брат мой, жизненно важная для нас. И, подойдя к городу, мы будем располагать пятью дюжинами людей за его стенами. Мэр и его олдермены не станут сопротивляться нам так, как Маргарет и Генрих. Богохульное упрямство, впредь я такого не позволю.
Эдуард улыбнулся уверенности Ричарда. Кларенс ехал рядом с ним, глядя вперед: братья пока не пустили его в соединявшую их связь симпатии и взаимного доверия.
– Я должен войти в Лондон, брат, – продолжил монарх. – Там Элизабет. И мой сын.
– И ее матушка Жакетта, – съехидничал Глостер.
– Ну да, однако ее участь не так уж тревожит меня. Продолжишь свои шуточки, Ричард?
– Прости.
Против желания, Эдуард расплылся в улыбке:
– В Лондоне я уже был однажды коронован. Лондон произвел меня в короли – и должен сделать это еще раз. Если только не заставит меня скрестись в городские ворота, как нашкодившего пса.
– Лондонцы уже отказывали Ланкастеру, – пренебрежительно фыркнул Глостер. – Французской королеве, недужному королю и огромной ватаге скоттов. А мы –
Эдуард улыбнулся Ричарду, радуясь его оптимизму и заимствуя у него долю уверенности. Колонна уже растянулась на несколько миль, а сотни людей, с которыми они высадились в Англии, превратились в тысячи и тысячи. Однако Кларенс рассказывал старшему брату, какую рать собрал против них Уорик. Принесенная им жестокая весть, казалось, еще дальше отодвинула Джорджа от братьев, хотя унынию его не было разумной причины. В конце концов, он привел к Йоркам существенную часть их войска. Тем не менее, когда радость встречи иссякла, герцог Кларенс погрузился в тоску, превратившись в едущий на коне символ неудачи.
Постепенно теплело, и Эдуард огляделся. Его войско отделяли от цели восемь десятков миль, и это было главным в данный момент. За один день всех сражений не выиграешь. А он даже не знал, жива ли до сих пор его жена, не умер ли еще новорожденный сын, так и не получив возможность увидеть собственными глазами склонившегося над колыбелью отца… Высокий и сильный, Эдуард отодвинул неприятные думы прочь и сосредоточился на дороге.
Стоя в Париже на пристани, Маргарита Анжуйская посмотрела по сторонам, вспоминая, как Дерри Брюер сказал ей: что бы ни произошло, она начнет «в Сене». Насколько она помнила, эта слабая шутка заставила начальника тайной службы раскраснеться, он попытался растолковать ей причины своего веселья и в конце концов уже совсем расхохотался, утирая с глаз слезы. Несмотря ни на что, Маргарет не хватало его общества.
За спиной у нее остался Луврский двор, покои в нем, долго служившие ей домом. Ее сын, молодой принц Эдуард, не мог помнить другого дома, хотя мечтал об Англии, как о некоем Авалоне, земле туманов и холода, оберегающей ясный бриллиант его наследственного права, в котором ему было давно отказано. Эдуард Ланкастер стоял неподалеку от Маргарет в роскошном доспехе со щитом за спиной, и два юных и гордых оруженосца гнулись за ним под тяжестью его оружия и прочего снаряжения.
Ожидавший мать и сына небольшой военный корабль высоко сидел на речной воде. Борт его поднимался над причалом футов на двадцать. Маргарет проводила взглядом коней в шорах, которых провели по мосткам на борт корабля, а оттуда – в трюм, в темные стойла под палубой. Король Луи не скупился в средствах, необходимых для их отправления. Если б английская королева не знала, какую выгоду он извлекает из оказываемой ей поддержки, она была бы просто ошеломлена тем потоком золота и серебра, который он пролил на их маленький отряд. Главное заключалось в том, что у них был общий враг: Эдуард Йоркский. Реставрация Ланкастеров сулила выгоду им обоим.
Маргарет оглянулась назад, словно ощутив на себе взгляд Луи. Один только размер Луврского дворца подчас изумлял ее, и она улыбалась себе под нос. Король, безусловно, придет сюда, он вкладывает в них свою надежду.
По правде сказать, в этот день она отплывала потому лишь, что на этом настаивала не только сама Маргарет, но и французский король. В Париж прилетели вести о высадке Йорков, их успех и собранное ими войско опрокинули прочие планы и повергли их в беспорядок.
Маргарет проследила за тем, как ее единственный сын поднялся по мосткам на борт корабля и остановился у поручней, с гордостью оглядывая приютивший их с матерью город. Глядя на него, она испытывала подобное чувство. Сын оказался единственным приобретением ее молодых лет и прежних ее надежд на Англию.