Воронья шпора

– Куда теперь, твое величество? – напрягая голос, обратился к Эдуарду Ричард. Повсюду, куда бы они ни направлялись, возникала толпа: люди выпирали из боковых улочек и переулков и жались в три ряда к стенам. Некоторые, словно дети или безумцы, старались перебежать улицу в промежутке между рядами, не страшась того, что их могут сбить с ног и затоптать. Глостер заметил, что их не приветствуют. Шепотки и резкие движения заставляли нервничать телохранителей Йорков, хотя толпа не казалась ни враждебной, ни даже угрюмой. По большей части собравшиеся наблюдали за сыновьями Ричарда Йорка. Некоторые в знак уважения прикасались ко лбам или шляпам, другие взирали на Йорков с негодованием или же отворачивались, чтобы переброситься какой-нибудь шуткой или посмеяться с друзьями.

Дорога от Мургейтских ворот через центр города превратилась в липкую грязь – смесь глины, выпущенной на улицу мясниками свиной крови, различных раздражавших обоняние едких и вонючих веществ и, конечно же, испражнений животных и людей, оставленных без внимания прежними обладателями. Переполненные сточные канавы – там, где они существовали, – разливали по улицам свое содержимое, от вони которого слезились глаза.

Эдуард обнаружил, что старается дышать по возможности менее глубоко, дожидаясь того мгновения, когда вокруг окажется более свежий воздух, который, как говорят, очень полезен.

Он серьезно задумался над вопросом брата. Вступая в город, король Эдуард пребывал в высокой и головокружительной уверенности, едва ли не в благоговейном трепете. Он не смел даже подумать, что вновь увидит лондонские улицы, не говоря уже о том, чтобы въехать в город во главе войска для того, чтобы вернуть себе свой трон. И это восторженное безумие по капле оставляло его под взглядами тысяч мужчин и женщин, бросивших свои дневные дела, чтобы увидеть, как он проезжает мимо.

Власть над Лондоном подразумевала Тауэр, Королевский монетный двор, собор Святого Павла, саму реку и ратушу, в которой лорд-мэр заперся в своих комнатах и отказался выходить наружу. Она означала лордов и богатство, а Эдуард нуждался и в том, и в другом. Однако в этот первый день ему мало что было нужно за городскими стенами, при всем их символизме.

Он пустил коня шагом, рассылая и принимая дозорных и вестников и расплачиваясь с некоторыми из них. Ричард взирал сверху вниз на посулы и клятвы, на людей, заново присягавших в верности и, не теряя времени, торопившихся сообщить о своих претензиях на утраченные земли и титулы. Несколько наиболее интересных сообщений Глостер переадресовал Эдуарду. В частности, они узнали, что король Генрих в полубессознательном состоянии лежит в Вестминстере, в королевских покоях. Похоже было, что бедняга надорвал свои силы в какой-то дурацкой прогулке по городу, устроенной позавчера.

Королевский дворец Вестминстер находился в благоприятном удалении от городского зловония, в миле вверх по течению реки – в месте, соединявшем парламент, аббатство, сокровищницу и Вестминстер-холл, находилось все, что действительно интересовало Эдуарда.

Тем не менее он ощущал невыразимую усталость и был готов предоставить всем отдых. На речном берегу располагался замок Бейнард, служивший Йоркам твердыней. Мысль о том, что там можно передохнуть в покое и безопасности, заставила Эдуарда раззеваться так, что у него хрустнула челюсть.

– Люди утомлены, – проговорил он наконец, жестом подзывая к себе Ричарда. – По правде сказать, я и сам предельно устал. Сорока миль за день хватит любому. Передай капитанам, чтобы искали сараи и склады, таверны, пустые дома – любые места, где им могут дать приют и накормить. Лондону придется приютить наших добрых парней на одну-две ночи.

Эдуард посмотрел по сторонам, рассчитывая получить какие-нибудь знаки одобрения от окружавшей толпы, однако таковых не было. Люди стояли и печально смотрели на него; не было слышно даже обычной болтовни и шороха движений.

Король поднял голову. Он вдруг понял, как прошедшие годы измочалили английский народ. Какие-то считаные месяцы назад им полагалось приветствовать йоркистов и платить налоги сидящему на троне Эдуарду. Но потом его изгнали, и на троне вновь оказался король Генрих, вернувшийся в любящие и восторженные объятия своего народа.

Эдуард окинул окружающих надменным оком, выкатив грудь в ответ на испытующие взгляды. Конечно, он способен понять некоторые причины недовольства людей, но, черт побери, никогда не признает этого. Лондон – его город, столица его королевства. А они – его подданные. И поэтому могут проглотить эту истину и заткнуться. Он ощутил, что гнев вливает новые силы в усталые мышцы, поэтому еще больше расправил плечи и заявил:

– Вот что, Ричард, наверное, мне лучше пока еще не отдыхать. – Собери мне несколько десятков людей, которые проводят меня до Вестминстера, прежде чем устраиваться на ночлег.