"Вороново крыло"

Да и сама Морджиана когда-то мечтала об этом. А теперь, когда она загорелась надеждой помочь этим мужу и ребенку, ее желание превратилось в обязанность, и она снова принялась с утра до вечера упражняться за фортепьяно.

На случай, если Морджиане понадобится продолжить обучение (хотя он даже не представлял себе, чтобы Морджиана в этом нуждалась), самый великодушный из портных на свете пообещал ей одолжить любую сумму. И вот по совету Подмора Морджиана снова поступила в школу пения. Об академии синьора Бароски после всего, что между ними произошло, не могло быть и речи, и она доверила свое образование знаменитому английскому композитору сэру Джорджу Траму, чья огромная безобразная супруга, подобно Церберу, стояла на страже добродетели и собственных интересов: она не спускала глаз с учителя и его учениц и была самым строгим блюстителем женской нравственности как на сцене, так и в жизни.

Морджиана появилась в очень благоприятный момент. Бароски только что выпустил на сцену мисс Ларкинс под именем Лигонье. Лигонье пользовалась изрядным успехом и выступала в классическом репертуаре перед довольно многочисленной публикой, тогда как мисс Бате, последняя ученица сэра Джорджа, потерпела полнейший провал, и школе-сопернице некого было противопоставить новой звезде, кроме мисс Мак-Виртер, которая хоть и была старой любимицей публики, но давно потеряла передние зубы, а заодно — и способность брать верхние ноты, и, говоря по правде, ее песенка была спета.

Прослушав миссис Уокер, сэр Джордж похлопал по плечу сопровождавшего ее Подмора и проговорил:

— Благодарю вас, Подди, с таким голосом мы заткнем за пояс этого апельсинщика (под такой фамильярной кличкой Бароски был известен в кругу своих противников).

— От него мокрого места не останется, — сказала леди Трам своим глухим низким голосом. — Вы можете остаться отобедать с нами.

Подмор остался обедать и ел холодную баранину и пил марсалу, всяческими способами выказывая благоговение перед великим английским композитором. На следующий же, день леди Трам отправилась в наемном экипаже, запряженном парой, с визитом к миссис Крамп и ее дочери в "Сэдлерс-Уэлз".

Все это хранилось в глубочайшем секрете от Уокера; благодаря еженедельному пенсиону в две гинеи от Вулси, который капитан принимал чрезвычайно величественно, и с добавлением нескольких шиллингов, то и дело даваемых ему Морджианой, он умудрился устроиться как нельзя лучше. Не имея возможности доставать кларет; он не испытывал отвращения к джину, а этим напитком в бывшей ее величества Флитской тюрьме торговали чрезвычайно широко в "свистушке".

Морджиана усердно занималась у Трама, и в следующей главе мы услышим о том, как она изменила свое имя и приняла сценическое: "Вороново крыло".

ГЛАВА VII,

в которой Морджиана делает первые шаги на пути к славе и почету и в

которой появляются некие великие литераторы

— Мы начнем, моя дорогая, — сказал сэр Джордж Трам, — о того, что забудем все, чему вас учил мистер Бароски (о котором я совсем не хочу отзываться неуважительно).

Морджиана уже знала, что именно так начинает всякий новый учитель, и со всей готовностью покорилась требованиям сэра Джорджа. В сущности, насколько я могу судить, оба музыканта придерживались одного и того же метода, но из-за существовавшего между ними соперничества и из-за постоянного перебегания учениц из одной школы в другую каждый, естественно, стремился приписывать себе успех той или другой ученицы; — если же из ученицы ничего не выходило, Трам неизменно утверждал, что ее непоправимо испортил Бароски, а немец в таких случаях выражал сожаление "што эта молотая шеншина с такими тайными сагупила сфой талант у этого старого Драма".

Если же кто-либо из перебежчиц добивался признания и славы, каждый маэстро возглашал: "Как же, как же, это моя заслуга, своим успехом она обязана мне!"

Так оба они в дальнейшем считали себя учителями знаменитой певицы "Вороново крыло"; а сэр Джордж Трам, хоть он и вознамерился сокрушить Лигонье, уверял тем не менее, что ее успех — дело его рук, — ибо и в самом деле однажды ее мать, миссис Ларкинс привела к нему дочь с просьбой прослушать ее и высказать свое мнение. При встрече оба профессора беседовали в самом дружелюбном тоне.

— Mein lieber Herr [6], - обращался обычно Трам (не без иронии) к Бароски, — ваша си-бемольная соната божественна!

— Шевалье, — отвечал, со своей стороны, Бароски, — фаше антанте в фа-миноре, клянусь шестью, достойно Бетховена.

Иначе говоря, они относились друг к другу так, как это свойственно джентльменам их профессии.