- Я ни за что не уйду, - говорил он, подходя к дамам с раскаленными щипцами в руке и вытирая их оберточной бумагой с ловкостью заправского мастера своего дела (надо вам сказать, что Уокер каждое утро со всей тщательностью и с большим искусством сам подвивал свои огромные бакенбарды), - я ни за что не уйду, дорогой мой Эглантайн. Раз миледи приняла меня за парикмахера, я имею полное право оставаться здесь.
- Ах нет, как можно! - вскричала миссис Крамп, покраснев неожиданно как пион.
- Но ведь я надену свой пеньюар, мама, - возразила мисс, взглянув было на джентльмена, но вдруг потупилась и тоже залилась краской.
- Но, Джина, говорю же тебе, ему нельзя тут оставаться: уж не думаешь ли ты, что я стану снимать при нем свою...
- Ах, вот оно что, мама имеет в виду свою накладку! - подсказала мисс Крамп, подпрыгивая и заливаясь неудержимым хохотом, и в ответ на ее смех почтенная хозяйка "Сапожной Щетки", любившая шутку, даже когда она отпускалась по ее собственному адресу, тоже рассмеялась и заявила, что никто еще, кроме мистера Крампа и мистера Эглантайна, не видел ее без упомянутого украшения.
- Ну так уходите же, насмешник, - обратилась мисс Крамп к Уокеру, - я хочу поспеть к увертюре, а сейчас уже шесть часов, и мы непременно опоздаем.
Но это "уходите" было сказано таким тоном, что проницательный мистер Уокер понял его как "останьтесь".
- И не подумаю, Эгги, я не уйду отсюда, пока вы не кончите завивать этих дам; разве вы сами не говорили, что во всей Европе не найти таких волос, как у мисс Крамп? Неужели же вы думаете, что я соглашусь уйти, не увидев это чудо? Да ни за что на свете!
- Ах вы, противный, гадкий, несносный насмешник! - воскликнула мисс Крамп. Но с этими словами она сняла шляпу и повесила ее на один из подсвечников, стоявших перед зеркалом мистера Эглантайна (это была черная бархатная шляпка с отделкой из дешевых кружев и украшенная настурциями, вьюнками и желтофиолей).
- Подайте мне, пожалуйста, мой пеньюар, мистер Арчибальд, - обратилась она к Эглантайну, и Эглантайн, готовый на все, когда она называла его по имени, немедленно извлек требуемое одеяние и окутал им нежные плечи дамы, которая тем временем сняла со лба диадему из накладного золота, вынула два медных гребня с поддельными рубинами и третий, тот, что придерживал пучок на затылке, затем посмотрела своими огромными глазами на незнакомца, тряхнула головой, и роскошная волна переливающихся, великолепных, вьющихся, черных, как агат, волос хлынула водопадом вниз, - зрелище, должен сказать, которое доставило бы наслаждение самому мистеру Роуленду. Волосы рассыпались по ее плечам, по спине, по спинке кресла, на котором она сидела, и из-под этого каскада волос лукаво блестели глаза, а розовое личико сияло торжествующей улыбкой, говорившей: ну видели вы где-нибудь подобное небесное создание?
- Черт побери, я никогда не видел ничего более прекрасного! - вскричал мистер Уокер с нескрываемым восхищением.
- В самом деле, - проговорила миссис Крамп, принимая комплимент на свой счет. - Когда я в тысяча восемьсот двадцатом году играла в "Уэлзе" и у меня родилось это прелестное дитя, мои волосы были точно такие же. Меня прозвали из-за них "Вороново крыло", и теперь я частенько говорю Морджиане, что она появилась на свет для того, чтобы похитить волосы у матери. Случалось ли вам бывать в "Уэлзе" в тысяча восемьсот двадцатом году, сэр? Может, вы запомнили мисс Деланси. Я же и есть та самая мисс Деланси! Может, помните;
Тара-рим, тара-рим,
Звезды светят несмело.
Над обрывом речным
Вдруг гитара запела.
Сладкий звук за кустом
Над водою глубокой
Мне поведал о том,
Что Селим недалеко.
Помните из "Багдадских колоколов"? Фатиму играла Деланси, а Селима Бенломонд (его настоящее имя было Баньон, на этом и кончилась его карьера, бедняги). Так вот я пела под аккомпанемент тамбурина, а после каждого куплета танцевала:
Тара-рим, тара-рим,
Нежный голос поет,
Нежный звон колокольный
С минаретов плывет.
- Ой! - вдруг вскрикнула в эту минуту, словно от нестерпимой боли, мисс Крамп (не знаю, ущипнул ли ее парикмахер, или дернул, или, быть может, вырвал один из волосков на ее прелестной головке). - Ой, мистер Эглантайн, вы меня убьете!
Ее маменька, увлекшаяся в это время ролью и державшая конец боа на манер тамбурина, и мистер Уокер, с восторгом следивший за ее игрой и почти забывший в это мгновенье чары дочери, - оба тут же повернулись к Морджиане и принялись выражать ей свое сочувствие.
- Убить вас, Морджиана, мне убить вас?! - с упреком сказал Эглантайн.
- Все прошло, мне уже лучше, - с улыбкой заявила юная леди, - право, мистер Арчибальд, не беспокойтесь.